— И вот наступает для меня это время, которое они зовут таким жестоким именем, - продолжал, не слушая его, Назанский..- Это время моей свободы, Ромашов, свободы духа, воли и ума! Я живу тогда, может быть, странной, но глубокой, чудесной внутренней жизнью!Такой полной жизнью!Всё, что я видел, о чём читал или слышал, - всё оживляется во мне, всё приобретает необычайно яркий свет и глубокий, бездонный смысл.Тогда память моя - точно музей редких откровений.Понимаете - я Ротшильд. Беру первое, что мне попадается, и размышляю о нём, долго, проникновенно, с наслаждением. О лицах, о встречах, о характерах, о книгах<…>
<…> - Мысль в эти часы бежит так прихотливо, так пёстро и так неожиданно. Ум становится острым и ярким, воображение - точно поток!<…>