Моя скоба, сдоба, моя зазноба,
мальчик, продирающий до озноба,
я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву.
Я тут корчусь в запахе тьмы и прели,
мой любимый мальчик рожден в апреле,
он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.
Этот дробный смех, этот прищур блядский,
он всегда затискан, всегда обласкан,
так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу.
Он растравит, сам того не желая,
как шальная женушка Менелая,
я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки вырез,
он мальчишка, он до конца не вырос,
он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца;
он целует влажно, смеется южно,
я шучу так плоско и так натужно,
мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну,
он же ведь не чувствует, как я стыну,
как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня чутье;
прикоснись к нему, и немеет кожа;
но Господь, несбычи мои итожа,
поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.