— да что ты знаешь о любви — ведь ты всегда любила лишь тех, кто служил лестным зеркалом для тебя самой. Хочешь, поговорим с тобой совсем уж откровенно, и я задам тебе один вопрос, а ты обещай ответить на него предельно искренне. Сколько времени длился самый долгий из твоих романов? Я имею в виду не Томаса и не платонические привязанности, а реальный опыт. Два, три, четыре года или, может быть, целых пять? Впрочем, не будем мелочиться — принято считать, что любовь длится семь лет. Ну, будь же честной и скажи мне правду: смогла бы ты в течение семи лет отдавать себя кому-нибудь безраздельно, беззаветно, бесстрашно, не питая сомнений и ясно сознавая при этом, что человек, которого ты любишь больше всего на свете, забудет почти все, что вы пережили вместе с ним? Смиришься ли с тем, что твоя преданность, твоя любовь и заботы сотрутся в его памяти и что природа, которая не терпит пустоты, однажды заменит эту амнезию на упреки и сожаления? И зная, что это неизбежно, найдешь ли ты в себе силы вставать среди ночи, если твой любимый захочет пить, если ему попросту приснится страшный сон? Захочется ли тебе каждое утро готовить ему завтрак, стараться заполнить его дни, развлекать его, читать какие-нибудь истории или петь песни, когда он заскучает, выходить с ним на прогулки, когда ему захочется подышать воздухом, пусть даже в лютую стужу, а потом, к вечеру, преодолев собственную усталость, приходить к нему и садиться в ногах постели, чтобы разгонять его страхи и беседовать с ним о будущем, в котором тебе наверняка уже не найдется места? Если на каждый из этих вопросов ты ответишь «да», тогда прости меня за то, что я неверно судил о тебе; тогда ты действительно знаешь, что такое настоящая любовь.

— Ты говорил это, думая о маме?

— Нет, моя дорогая, я думал о тебе. Любовь, которую я только что описал, это любовь отца или матери к своим детям. Сколько дней и ночей мы неотрывно следим за каждым вашим шагом, ограждая от малейшей грозящей вам опасности, любуясь вами, помогая расти, осушая ваши слезы и развлекая вас; сколько километров в парках зимой и на пляжах летом пробегаем мы вместе с вами, сколько слов повторяем несчетное число раз, сколько времени посвящаем вам! И однако, несмотря на все это… с какого возраста вы начинаете впервые осознавать себя? Понимаешь ли ты, как сильно нужно любить, чтобы научиться жить только для вас, зная, что вы все равно забудете свои первые детские годы, что во взрослом возрасте будете страдать оттого, что мы где-то допустили промах, что неизбежно настанет день, когда вы покинете нас, гордясь отвоеванной свободой?! Ты упрекала меня в частых отлучках. А знаешь ли ты, как горько у нас на душе в тот день, когда дети уходят из дома? Измеряла ли когда-нибудь всю глубину этой потери? Я расскажу тебе, что с нами тогда происходит: стоишь как последний дурак на пороге, глядя вам вслед и убеждая себя, что нужно радоваться этому неизбежному порыву к свободе, этой беззаботной жажде независимости, которая гонит вас прочь из дома, а у нас отнимает нашу кровь и плоть. И когда за вами захлопывается дверь, для нас наступает совсем другая жизнь: нужно суметь заполнить чем-нибудь опустевшие комнаты, отучиться ловить звуки ваших шагов, забыть про утешающее поскрипывание ступенек, по которым вы прежде крались наверх, вернувшись за полночь, после чего можно было наконец спокойно уснуть, а не терзаться бессонницей, как терзаемся мы после вашего ухода, зная, что вы больше не вернетесь. Но главное заключается в том, дорогая, что ни один отец, ни одна мать еще не снискали себе ни славы, ни выгоды от привязанности к детям, ибо настоящая любовь бескорыстна и безоглядна — мы любим просто потому, что любим.