Ты поднимаешь меня на пару сантиметров над землей и прижимаешь лопатками к стене. Рвано дышишь, забрасывая мою ногу себе на бедро, вдавливаешь в холодную поверхность до хриплого стона. Вжимаешься в меня, словно пытаешься слиться воедино. Целуешь, заставляя нервно хихикать и задыхаться, давиться воздухом. Ты входишь быстро, сжимая пальцы на моей шее. Душишь на полном серьезе. Как же ты меня ненавидишь…
Уловив всхлип (или стон) в моем голосе, замедляешься, ослабляешь хватку. Становишься до нелепого нежным…
Не ты, не со мной, не здесь!
Кусаю тебя за губы, слизываю кровь, зализываю нанесенные собою же раны. Ты шепчешь что-то, а я упрямо молчу. По стене сползаем на пол. Спим прямо на паркете, укутавшись в обрывки одежды. Ты заставляешь меня лечь лицом к тебе, обнять руками и ногами, уткнуться носом в выемку между ключицами. Ты обнимаешь, поглаживая вдоль позвоночника, и вот что шепчешь:
- Из всех моих воспоминаний, это есть и всегда будет самым ярким. Ярче, чем убийства, чем война, чем весь этот Афганистан с его жаркими песками и талибами…
Я тогда рассмеялся, прикусив кожу на твоем плече, оставляя синяк-тавро на твоем теле.
А теперь я должен признать:
Ты был лучшим, что случилось со мной за всю мою жизнь.
Лучше игры с Холмсом.
Лучше смерти…
— Anastace Cotards