Здесь такая тоска, о которой молчать и ночами,
от которой греть руки малиновыми чаями выливая в ладошки,
как в блюдца, красную жижу..

Я не вижу ЕЁ. Я так долго ЕЁ не вижу…

Здесь такую любовь не рождают - себе дороже;
тянут мокрые крылья мои птицы по синей коже,
поскользнувшись, слетают, ударяясь о дно печали,
продолжая молчать, как другие до них молчали…
Мне бы сделать её образа и на них молиться..
Я ценю журавлей, но хоть раз бы попалась синица!
Эта зима - лишь травля холодом и тишиной,
это сбитый маршрут не найтись за его спиной…

Здесь такая тоска, от которой пьют всё, не глядя.
Заливают в себя литр за литром отборного яда,
вычищая из душ то, что вечным считалось в народе.
Я же пью свою грусть и копаюсь в ней, как в огороде.
Феврали мне вживляют отраву под самое сердце.
Я вертелся бы, но - от нее мне не отвертеться.
От нее мне лакать небеса из коричневой лужи;
от нее мой мирок выужен и заужен.
От нее у меня в голове разболелся мальчик,
и зашкалило, и..подорвалось несколько датчиков.
Потому я молчу.
Мои птицы и дальше бьются, разбиваются, падая.
Мокрой печалью льются. Отрывают по перышку с каждым ударом в глотку…

Здесь такая тоска, от которой я, идиот,
распадаюсь по нотам в каком-нибудь ля-миноре; и теку,
и теку, и впадаю по капле в море…