— Итак, Китнисс, Капитолий, должно быть, немало отличается от Дистрикта-12. Что тебя больше всего здесь поразило? - спрашивает Цезарь. Что… что он говорит? Слова звучат в ушах, но не имеют для меня никакого смысла. Я отчаянно ищу глазами Цинну, наши взгляды смыкаются, и я представляю себе, что вопрос произносят его губы: «Что тебя больше всего здесь поразило?» Поразило, поразило… надо назвать что-нибудь приятное. Что? «Будь честной, - приказываю я себе. - Говори правду». - Тушеное филе барашка, - выдавливаю я. Цезарь смеется, и я смутно слышу, что кое-кто в толпе тоже. - С черносливом? - уточняет Цезарь. Я киваю. - О, я сам уплетаю его за обе щеки. - Он вворачивается боком к зрителям, прикладывает руку к животу и с тревогой спрашивает: - Не заметно? - В ответ раздаются ободряющие возгласы и аплодисменты. В этом весь Цезарь: всегда найдет способ тебя поддержать. - Да, Китнисс, - говорит он доверительным тоном, - когда я увидел тебя на церемонии открытия, у меня буквально остановилось сердце. А что ты подумала, увидев свой костюм? Цинна поднимает бровь: честно! - Вы имеете в виду, после того как я перестала бояться, что сгорю заживо? Взрыв хохота, неподдельного, со стороны зри-лей. - Да, именно, - подтверждает Цезарь. Кому-кому, а Цинне стоило об этом сказать. - Подумала, что Цинна замечательный, и это - самый потрясающий костюм из всех, какие я видела. Я просто поверить не могла, что он на мне. И не могу поверить, что сейчас на мне это платье.- Я расправляю юбку. - Вы только посмотрите! Пока зрители ахают и стонут, Цинна едва заметно показывает пальцем: покружись! Я делаю один оборот, вызывая еще более бурную реакцию публики. - О, сделай так еще! - восклицает Цезарь. Я поднимаю руки вверх и быстро вращаюсь, снова и снова, чтобы юбка развевалась, и меня охватывали языки пламени. Народ безумствует. Остановившись, я хватаюсь за руку Цезаря. - Не прекращай! - просит он. - Придется. У меня все плывет перед глазами! - хихикаю я; наверное, первый раз в жизни я веду себя так легкомысленно, опьянев от страха и кружения. Цезарь обнимает меня рукой: - Не бойся, я тебя держу. Не позволю тебе последовать по стопам твоего ментора.
Толпа дружно гикает и улюлюкает, когда камеры выхватывают Хеймитча, прославившегося своим нырком головой вниз со сцены во время Жатвы. Хеймитч добродушно отмахивается от операторов и показывает на меня. - Все в полном порядке. Со мной она в безопасности, - уверяет Цезарь зрителей. - А что насчет твоего балла за тренировки? Одиннадцать! Не намекнешь, как тебе удалось получить столько? Чем ты отличилась? Я бросаю взгляд на балкон с распорядителями Игр и прикусываю губу. - А-а… все, что я могу сказать… думаю, такое случилось впервые. Все камеры наставлены на распорядителей, которые, давясь от смеха, кивают в знак согласия. - Ты нас мучаешь! - говорит Цезарь так, будто ему и впрямь больно. - Подробности! Подробности! Я поворачиваюсь к балкону. - Мне ведь лучше не рассказывать об этом? Мужчина, упавший в чашу с пуншем, кричит: «Нет!» - Спасибо, - говорю я. - Мне жаль, но ничего не поделаешь. Мой рот на замке. - В таком случае давай вернемся к Жатве, к тому моменту, когда назвали имя твоей сестры, - предлагает Цезарь; его голос стал тише и серьезнее, - и ты объявила себя добровольцем. Ты не могла бы рассказать нам о ней? Нет. Ни за что. Только не вам. Но… может быть, Цинне. Мне кажется", я даже вижу сострадание на его лице. - Ее зовут Прим, ей всего двенадцать. И я люблю ее больше всех на свете. Над Круглой площадью повисла тишина. - Что она сказала тебе после Жатвы? - спрашивает Цезарь. Правду. Правду. Я проглатываю комок в горле. - Она просила меня очень-очень постараться и победить. Зрители, замерев, ловят каждое мое слово. - И что ты ответила ей? - мягко направляет меня Цезарь. Вместо нежности мною овладевает ледяная твердость. Мускулы напряжены, словно готовятся к схватке. Когда я открываю рот, мой голос звучит на октаву ниже: - Я поклялась, что постараюсь. - Не сомневаюсь, - говорит Цезарь, сжимая мне плечи. Звенит звонок. - Жаль, но наше время закончилось. Удачи тебе, Китнисс Эвердин, трибут из Дистрикта-12. После того как я занимаю свое место, аплодисменты еще долго не смолкают. Я снова смотрю на Цинну, ожидая его одобрения. Он потихоньку показывает мне два больших пальца.
Сьюзен Коллинз - "Голодные Игры"