Темная комната. Наручники на тонких запястьях. Приглушенные голоса из-за стены. Всё это её уже не пугало. То, что она пережила за последние двадцать три года, с лихвой перекроет всё происходящее теперь. Нет страха. Нет боли. Нет чувств. Всё выжжено подчистую. Только эта комната, только холодная сталь на руках, только голоса в темноте – это сейчас интересно, это занимает её разум. Хотя часть его остается чиста от мыслей. Так её учили. Так было всегда или почти всегда. Но она была точно уверена, что так было нужно.
Глава 1
Несколько минут, а может и секунд, назад стихли голоса, во мраке не осталось ничего, кроме прикосновения тонких, но очень крепких, стальных ободков наручников. Ожидание убивало: превращало секунды в долгие часы неизвестности, заставляя мысли биться в закрытый уголок разума, где подсознание из последних сил держало оборону. Но вдруг, всё изменилось. Мысли отступили. Темнота перестала быть кромешной. Послышался щелчок, будто включилось записывающее устройство, затем раздался звук приближающихся шагов.
Густую темноту душной комнаты пронзил луч света из приоткрывшейся двери, но звука не было, хорошо смазанные петли и необычный, скорее всего сканирующий зрачок, замок – отличный способ добиться полной тишины во время открывания двери. Но вот звук шагов девяносто пяти килограммового мужчины заглушить куда как тяжелее. Скованная по рукам женщина отчетливо слышала - он уверен в себе. И даже не видя его можно было ощутить холодок, который он источал всем своим громадным телом. Но вот его спутница, да-да, именно – спутница, шла гораздо менее уверенно. Волнение, да, от неё исходило волнение, это было понятно по стуку каблуков её дорогих туфель. Её первый допрос. Сразу было понятно, что она ещё никогда в своей в жизни не проводила дознание. Хорошо хоть не одну отправили в эту страшно угнетающую, обшитую металлическими пластинами комнату, в которой единственный предметом мебели был стол на трёх алюминиевых ножках, а единственным источником света – лампочка, вкрученная в открытый патрон, свисающий с низкого потолка. В таких комнатах проводят допрос тех, кто угрожает безопасности не одного определенного человека, а тех, кто угрожает миру во всей стране.
- Кристина Томсон, - послышался не менее грубый, чем шаги голос вошедшего в комнату.
- Я вся ваша, - ответил ровный, но слегка ухмыляющийся голос пленной, если её можно так называть, - по крайней мере до того момента, пока я прикована к этой железной штуке вдоль стены, - и как бы в подтверждение своих слов женщина пошевелила руками, при этом создался скрежет метала о метал.
- Чудно, - с этими словами мужчина закрыл дверь с той стороны, с которой пришел. Его спутница всё ещё и стояла в коридоре, так и не решившись переступить порог развивающей клаустрофобию комнаты.
Темнота вновь поглотила стальную, холодную комнатку. Кристина снова осталась одна, но на этот раз не в тишине. За дверью шел разговор.
- Мистер Симпсон, - услышала она голос девушки пришедшей с дознавателем, - мы не будем проводить допрос?
- Нет мисс, - последовал незамедлительный ответ, - она всё так же безумна, как и 3 дня назад, с ней нет смысла говорить. Она ничего не скажет, а оказывать на неё давление приказа не поступало.
- Но если она будет сидеть в этой камере, то сойдет с ума раньше, чем Вы снизойдете до разговора с ней!
- У нас есть приказ – ждать, пока она сама не захочет рассказать всю правду. А до тех пор мы будем держать её в этой комнате.
- Но сэр…
- Никаких «Сэр», Кэтелин! Приказы подлежат исполнению, а не обсуждению, тем более младшими сотрудниками, которые, не успев закончить академию, ринулись в ряды офицеров спецслужб!
Ответа не последовало. Только громкое опустошение маленьких, ещё девичьих легких, от всего запасенного в них воздуха. Настала тишина. Лишь через несколько долгих, для Кристины конечно, минут она услышала звук удаляющихся шагов. Вот только что-то изменилось в этих звуках – оба идущих теперь были неуверенны, будто на первом допросе.
Она осталась одна. Как когда-то давно, но теперь её сердце и разум не были скомканы и выброшены в урну, они были сшиты тысячами швов, залеплены тысячами заплаток, но от этого сделались еще крепче, еще несокрушимее. Воспоминание, которые Кристина Томсон, топила в себе последнее двадцать лет – они лезли наружу, рвали подсознание, но пока еще не могли одержать победу над здравым смыслом и почти ясным рассудком.
«Прорыв давних событий, - неожиданно осенило заключенную, - вот чего они ждут, вот зачем я здесь – они хотят знать! Знать всё о том, что было тогда» Ужас, от понимания недосягаемых разумом ранее вещей, колыхнул мощную стену, отгораживающую прошлое от настоящего, но та устояла. Пока устояла.