я вчера смотрела одну телепередачу. там девушка читала свои стихотворения. и меня они зацепили. хочу написать их тут, чтобы не потерять. постарайтесь читать их вслух. и вдумайтесь в смысл. если сможете

ИШЬ-ГОРА

Как у нашей старшей поступь была тверда,
на стене с плаката скалилась рок-звезда,
по углам - холсты, пылища и провода,
в дневнике пятерок стройная череда.
Так бы жить да жить, вот только стряслась беда,
как-то утром она пропала невесть куда.
не доела завтрак, не убрала постель,
побросала в сумку масляную пастель,
прогуляла школу, вечером не пришла.
Через месяц мы занавесили зеркала.
Как у нашей средней волосы - шелк и лен,
и в нее все время кто-нибудь был влюблен.
возвращается к ночи, тащит в руках цветы,
в институте - опять завал и одни хвосты.
как-то мать закричала - "черт бы тебя побрал!",
вот она и ушла отныне в глухой астрал,
целый день сидит, не ест и почти не пьет,
со своей постели голос не подает.
а когда уснет - приснится ей Ишь-гора,
а под той горой зияет в земле дыра,
а из той дыры выходят на свет ветра,
да по той горе гуляет ее сестра.
в волосах у нее репейник, лицо в пыли,
а кроссовки - что затонувшие корабли,
и она идет, не тронет ногой земли,
обернется, глаза подымет - испепелит.
Становись водой, говорит, становись огнем,
мы с тобою тут замечательно отдохнем,
тут котейка-солнце катится в свой зенит,
тут над всей землей сверчок тишины звенит.
тут ночами светло, да так, что темно в глазах,
оставайся всегда во сне, не ходи назад.
Как для нашей младшей песни поет сова,
колыбель ей мох, а полог ее - листва,
у нее в головах цветет одолень-трава,
ни жива она, наша младшая, ни мертва.
танцевали мавки с лешими под окном,
увидали крошку, спящую мирным сном,
уносили на ночь деточку покачать,
покачали - стало некого возвращать
баю-баю, крошка, где же твоя душа?
потерпи немножко, скоро начнешь дышать.
унесли понежить - видишь, опять беда.
баю-баю, нежить, в жилах твоих вода.
ребятенок милый, глазки - лазорев цвет,
не страшись могилы, мертвому смерти нет.
Колыбель ветра качают на Ишь-горе,
и встает сестра, и машет рукой сестре.

Мама, мама, мне так легко и слепит глаза,
на ладони сверкает пестрая стрекоза,
здесь застыло время, время вросло в базальт,
и мне так обо всем не терпится рассказать.
тут тепло, светло, у вас не в пример темней,
не пускай меня скитаться среди теней,
не крести меня и именем не вяжи,
не люби меня, чтоб я не осталась жить,
не давай мне видеть свет ваших глупых ламп,
не люби меня, чтоб я убежать смогла,
позабудь меня, пока я не родилась,
отмени меня, пока не открыла глаз,
потому что, даже если я и сбегу,
не хочу остаться перед тобой в долгу.

СИНДРОМ ОТМЕНЫ

продирая веки, не сразу вспомнишь,
полдень на дворе или вовсе - полночь.
так к кому-то скорая недопомощь
мчится засвидетельствовать исход,
по-иерихонски гудит сирена,
это называют "синдром отмены",
если до сих пор не упали стены,
значит надо срочно отвыкнуть от:
недостатка писем, избытка песен,
от себя, что больше не интересен,
от зеркал, которые занавесил, ч
тобы не вылазило по ночам.
под кроватью дремлет Гарсиа Лорка,
руки коченеют и пахнут хлоркой,
сессия завалена на пятерки –
а о прочем лучше бы умолчать.
быть или не быть - непринципиально,
главное - есть mater (она же alma),
остальное попросту нереально
вписывать в систему координат,
имя, род занятий, печать на бланке
под семью замками швейцарской банки.
уходить в глубокую несознанку,
столбенеть, оглядываясь назад.
соблюдать режим, принимать колеса,
отвечать, но не задавать вопросов,
чтобы не дай бог, не глядели косо,
лучше пусть обходят другой страной
самоотчуждение схоже с комой,
ворс ковра топорщится насекомо,
функции приема на грани слома,
ты сегодня слепоглухонемой.
это не симптомы, а сбой системы,
вытертые данные помнят стены,
но у них случится синдром измены,
и, продрав глаза через пару лет,
ты падешь, как пал Ахиллес под Троей,
потому что спросишь, мол: "Боже, кто я?",
и увидишь содранные обои,
там где нацарапывал свой портрет

АВТООТВЕТЧИК

у автоответчика, судя по голосу, астма
бронхит, ринит, хронический тонзиллит
и он бормочет: «Всевышнему не до вас, мол
оставьте молитву, он вам перезвонит».
но вот до конца исчерпывается лимит,
и, пользуясь представившимся моментом,
ты вместо давно навязших в зубах молитв
клянешь никогда не доступного абонента
за то, что такая жизнь равнозначна смерти,
такое пекло внутри, что хоть в петлю лезь.
и если уж заповедал "в меня поверьте",
то пусть докажет, что он в самом деле есть,
хотя бы раз не поленится и ответит!
и все накипевшее, брызжа слюной, рыча,
выплевываешь истошностью междометий,
и трубку швыряешь с грохотом на рычаг.
затем выдыхаешь устало "ну, слава богу,
я все-таки с ним отважился поговорить "
и замирает на миг часовая бомба
которая скоро рванет
у тебя
внутри.

* * *

обводились вокруг пальца хороводами,
заблудились в трех стенах, ища четвертую.
перепутьями-путями перепутались,
полдороги не пройдя, упали замертво.
зазвенели безголосые бубенчики,
застучали молотки по чьим-то гвоздикам,
заточились топоры по чьи-то головы,
зарыдали небеса по чьей-то радости.
стать бы Каином без права на раскаянье
или Каем с замороженными веками,
с разноцветными игольчатыми льдинками,
да нетронутым стаканом с мутной вечностью.
станет плакать заблудившаяся девочка,
станет петь свои оборванные песенки.
в темноте пути не видно, не воротишься,
ни найдешь себе ни правды, ни спасения.
значит, будет виноватым, кто не спрятался,
значит, будет осужденным, кто не судится,
кто не встанет, кто заснул, и не добудишься,
не поднимешь ни проклятьем, ни молитвою.
вот и вышел весь твой суженый да ряженый,
вышла боком недописанная сказочка
как по нотам, как по маслу, как положено,
не отмеришь, не отрежешь, не открестишься.
ну и пой свои оборванные песенки,
ну и рви свои исписанные листики,
прикрывай слепые глазки ладошками,
от небес, да от людей, да от зеркала.

БЕЛОСНЕЖКА.

Кто ни всклад, ни в лад,
кто - из ряда вон,
среди белых палат
расцветает сон:
Белоснежка спит.
У соседа - СПИД,
у нее - летаргия.
(Господи, помоги ей.)
Кто богат, кто рогат,
кто совсем урод,
кто сто лет женат,
кто сто лет живет.
За стеной – дома,
за окном – зима.
Скоро снег растает.
а она - не встанет.
Белоснежка бела,
Белоснежка была,
а потом уснула - и все дела,
и теперь из вены торчит игла,
чтоб она случайно не умерла,
как ее спидозный сосед вчера –
он весь вечер метался и ждал утра,
а потом его труп увезла медсестра.
И давно пора.
За окном светло, по весне тепло,
да с погодой школьникам повезло,
а сосед расправил свое крыло.
он стучит в стекло.
Белоснежка спит, у соседки - рак.
А сосед летит на семи ветрах.
Белоснежка видит его во сне –
летаргия и смерть на одной волне.
Где-то там, вовне.
Белоснежке снится полсотни лиц,
белоснежкин рыцарь – спидозный принц,
он в окно стучится и тянет вниз,
он кричит «Проснись!».
По асфальту грязь, по стеклу вода,
а соседка стонет почти всегда,
белоснежкин лоб холоднее льда,
медсестра, сюда!
Белоснежка бела, Белоснежка была,
а потом по небу пешком ушла,
вместе с тем, кто утром пришел за ней,
и теперь они на одной волне
где-то там, во сне.

ГЕРДА.

Вот представь, идешь ты по темной улице, потерялась в городе - не ищи,
где-то дома бабушка ждет-волнуется, выключает радио, стынут щи.
А твое лицо от мороза белое, на пушистой шапке искрится снег,
что бы ты с собою теперь не сделала, все равно отыщешься по весне.
Ты - сплошное "вряд ли": улыбка нервная, голос слишком тихий, рука дрожит,
если бы тебя не назвали Гердою, ты бы и не стала, наверно, жить.
А тебе по паспорту - восемнадцатый, по глазам - не меньше, чем тридцать три.
Вот представь, допустим, любила братца ты, вырезала буковки на двери,
бабушка забрасывала вопросами, начинала плакать, ворчать, бранить.
Вы себе казались ужасно взрослыми, буркнув неразборчиво "извини",
да ныряли из дому в омут улицы, чтобы не выныривать до зари.
А потом он вырос и чуть ссутулился, приучился хмуриться и курить.

Вот представь, он вышел за сигаретами, а когда вернется - не знает сам.
А в твоих наушниках песни Летова, встречные машины - по тормозам.
Город прокажен, обезжизнен, выстужен - ледяной занозой застрял в груди.
Вот найду и все ему прямо выскажу, что это за мода - не приходить?
Где же его носит, помилуй Господи, прямо хоть из дому не выпускай!
ветер вымораживает до косточек, рельсы прозвенели - ушел трамвай.

Вот представь: в окно запулили камушком, стеклышки рассыпались горстью страз,
из осколков "Вечность" сложила бабушка, впавшая на старости лет в маразм.
На асфальт - окурки, плевки, проклятия, к небу - никотиновый фимиам.
Вот представь, найдешь ты свою Лапландию, обморозишь ноги, напьешься в хлам,
свалишься в сугроб да уснешь, и вот тебе - тут тебе и вечность, и Кай, и снег.
Может, ты проснешься, а может - оттепель, все равно отыщешься по весне.

Где-то дома к бабушке мчится «скорая», где-то на столе остывает чай.
И чего забыла ты в этом городе, если больше некого повстречать?

ТАМАГОЧИ

в детстве я воображала себя тамагочи
электрозверюшкой без определенного имени
она не стареет, не врет, ничего не хочет
мама, давай, я буду такой? Люби меня.
Матушка пела в церкви про херувимов
на голову платок надевала синий.
тогда я читала сказки, а не Мисиму
но с каждым днем становилось не-вы-но-си-мей.
приторный страх по ночам мои руки скрещивал
страшно заснуть, а проснуться еще страшнее
в каждой из сверстниц - я видела! - дремлет женщина.
в каждом из яблок таится зачаток змея.
я зажимала вопль и глотала рвоту
ум умирал, изнасилованный бессильем,
я ненавидела взрослых, но пела в ноты
и выполняла все, что меня просили.
однажды мне надоела истошность лета
где небо казалось скучным, а солнце - страшным
и я расплела косичку, чтоб вынуть ленту
(петля получилась кривой и неантуражной)
я знала: у выброшенной на сушу рыбки
и человека
одни и те же симптомы смерти
но гвоздь оказался ржавым, а стенка - хлипкой
позорный провал мой никто не успел заметить
и я осталась мучительно невредимой
потом была осень, зима и т.д. по списку
матушка пела в церкви про херувимов
таскала меня на музыку и английский.
я говорила «здравствуйте» и «спасибо»,
мало просила и меньше того хотела.
думала только о море. И в каждой рыбе
видела висельное веселье тела.
мои одноклассники (их было двадцать восемь)
дразнили меня "чумой" и "сибирской язвой",
в жестокости уподобляясь богам и взрослым.
их будущее представлялось предельно ясным:
окончат школу, найдут себе ВУЗ, работу
жену, любовницу, пиво по воскресеньям.
в счастливых семьях обычно не без урода
но их - по соответствующим заведеньям.
невроз, склероз, некроз головного мозга
кормить таблетками, клеить на лоб диагноз
у каждого свой внутри умирает космос.
у каждой эвтаназии свой анамнез.
по пункту "итоги жизни" поставят прочерк
подпись, печать на лоб и закрыто дело.
в детстве я воображала себя тамагочи
наверное,
что-то
где-то
перегорело.