—Тебе страшно?

Он стоит, прислонившись спиной к стене и проделывая взглядом во мне огромные дыры.
Страшно ли мне? Да, чёрт побери, мне страшно. Настолько, что этот страх выгоняет из меня всё живое настолько быстро, что даже кровь циркулирует по венам еле-еле. Если бы меня спросил кто-то другой, то я бы даже не солгала. Что с них взять, с этих людей со своими вечными вопросами. А тут он. И посмей раскрыть не так рот, как сразу же всё твоё достоинство со звоном разобьётся об пол. Глупо, не так ли? Вот и я так думаю.

Потупив вниз глаза с минуту, я уверенно смотрю прямо в его. Большие, серые, холодные, ненавистно лю… стоп. Оговорчка. Так не бывает.

-Нет.

Улыбается. Пропадом пропади, сукин сын.

-Страшно ведь.Зачем ты врешь?
-С каких это пор ты стал таким искусным определителем лжи?

Смеётся. Душу бы продала за этот смех. Что? Это в моей голове. Чёрт, это всё происходит в моей голове. Мысли танцую будто бы страстное танго, а потом медленный вальс. Я бы с радостью отдавила им все ноги, но, увы. Он
видит меня насквозь. Я это чувствую. И, да, мне страшно. Мне даже порой кажется, что обвалится потолок. Какие глупости.

-Никогда не умела врать. Зачем ты это делаешь? Тебя с головой всё выдаёт.

И не поспоришь ведь. Блядь. Что делать? Я совсем без понятия, язык липнет к нёбу, и что сказать я уже не знаю.Ну да, вот она-я. Во всей своей красе и полнейшем отупении. Забавная вещь, однако, что когда человек тебя знает, ты начинаешь его ненавидеть, ведь он смог разгадать ту самую тайну, которую ты так бережно хранишь в себе, которой на самом-то деле и нет, но все на это велись, а тут нашёлся такой один. Тьфу.
Он подходит. Такое ощущение, что земля не то что уходит из под ног, а её просто изначально не было. В моей голове сразу представляется картина с яблонями, опадающими лепестками белоснежных цветов и нас. Нас? Влипла,
ага, до свидания, товарищи. Всего хорошего.

Его тело прибивает меня к стене (в буквальном и переносном смысле этого слова), и вот тут-то начинается.

-Боишься меня?

Боюсь ли я? Нет, не боюсь. Хотя, да, боюсь. Боюсь до жути, до ненависти, до крови из носа. Ненавижу всеми правдами и неправдами, всеми разбитыми тарелками и неотвеченными звонками. Боюсь. Ненавижу. Лю…

-Нет

Он улыбается. Опять? Снова? На кой чёрт он высмеивает все мои отрицания? Что смешного в этом убогом слове «нет»?

-Боишься

Его шепот задерживается на краю моих губ. Я проглатываю его и, да, я понимаю, что боюсь. Боюсь его потерять.Как всё, что у меня есть. Как всё, чего у меня нет. Как всё, чего у меня не будет. Нелогично, глупо и неправильно.Улыбайся.

В моих глазах, наверное, взрываются вулканы, а лава растекается внутри. Мне жарко и холодно одновременно. Спаси меня, умоляю, вытащи отсюда, забери, сделай уже что-нибудь наконец-таки!

И… он целует меня. Легко, невесомо, но так, что я чувствую его вкус на губах. Так, что его дыхание врезается в шею. Так, что я падаю. Когда рядом с ним-я падаю. Бесконечно и долго вниз. Падаю по лестнице, которая идёт
вверх. Логики, конечно, ноль, но что есть, то есть.

-А теперь?

Его голос тихи и успокаивающий. Но мне не становится легче. Он же уйдёт. Сейчас, завтра или через год, но уйдёт. Я закрываю глаза. Моё падение заканчивается сломанной рукой и кровавыми коленями. Когда он заводит мои руки
мне за спину, я теряю счёт пролётов и ступенек. Ну надо же как всё получается. Ха!И я падаю. Окончательно.

*****

Когда меня спрашивают о нашем знакомстве, я всегда мнусь и не знаю, что сказать. А что я скажу? Ну, увидел, чуть не врезался в фонарный столб, пока разглядывал её тонкие щиколотки. Хорошо, что этого никто не видел. Ну, не знаю как никто, но она точно. И это важно, иначе бы подумала, что я какой-нибудь глупый мальчишка, который пишет сопливые стихи очередной девочке, лишь бы переспать с ней. В моей голове сразу понеслись букеты, вечера под пледом, белые летние ночи и всё в этом плане. Но как пришли, так и исчезли. Я сам-то по сути не романтик, даже намёка на это не было. Не люблю говорить об отношениях, будущем, которого может и не быть. Но получилось, как получилось.
В четверг мы идём с ней и разговариваем об учёбе. Ничего более банального я ещё в свое жизни не слышал. Всегда ненавидел эти учебники, тетрадки и домашнее задание. А так же учителей и своих одноклассников. Все они были одинаковые как на подбор. Красили заборы всякими словечками, делали вид, что взрослые и умные, а сними с них эту их «взролость», то там ребёнок умирает.
Весь такой чистый и невинный, с непрокуренным мозгом и не пропитой печенью. Без единого намёка на укол в вену. Только одна единственная прививка от туберкулёза и то, потому что надо и потому что норма.
Думал, не сложится, а сейчас себе места найти не могу. Ни уйти, ни остаться. Ничерта. Так и метаюсь, пытаясь связать пару слов в более менее логическое предложение и донести до неё, но кроме огромных глаз и розовых губ
ничего не вижу. Сшибаю всё на своём пути: преграды, время, людей, встречи, правду, ложь, ненависть, любовь. Получается, что остаётся? Пустота. Непроглядная, глухая, вязкая. Она зовёт меня за собой, протягивает руку и говорит, мол, ничего страшного не будет, всё будет хорошо, и я тону. Захлёбываюсь. Вытаскиваю руку, зову на помощь, но это то же самое, что надеяться, что поезд придёт на три минуты раньше, чем должен.

И полетели в меня тарелки, упрёки, ножи, чувства, иголки, нитки, молитвы, книги, всё, что умещалось в ней так плотно осело во мне.
Остатком.
Известью.
И что у меня осталось-то от себя? Ненависть. Огромное море ненависти, которое никто никогда не переплывёт, не осушит, не выпьет. А она ест её ложками и улыбается. Боится. Ей страшно. Она умирает внутри меня. А в её глазах
застывает моё отражение. Знаешь, во всех глазах я всегда был искаженный. Честный, верный, правильный, а в её-настоящий. В её глазах. Лю… стоп, хватит, я проигрываю.

******

Прости, но я совсем ничего не могу сказать о нём. Он вроде бы книга, которую я прочла от корки до корки, но так инее поняла её. Ко всему прочему, я так и не научилась не бояться его. Я боюсь много: темноты, желаний,
упрёков, унижения и… его. Его имени. Его глаз. Его губ, рук, его всего, целиком, никогда не принадлежавшего мне.

Мне пять. Я живая как никогда. Сквозь меня течёт время, свистит воздух, и весь мир умещается в моей маленькой ладошке.

В девять я танцевала венский вальс.

В одиннадцать читала стихи на межрайонном конкурсе.

В четырнадцать я умерла.

В шестнадцать воскресла.

Спросишь, почему. Тут дело не в мятном чае и вальсе, а в нём. Самом настоящем нём, до которого я могу дотронуться руками, вдохнуть запах, взять за запястье. Чью руку я могу сжать, кого я могу ненавидеть и лю…Хватит.
Внутри у меня есть кладбище, серьёзно. Там есть имя каждого, кого я похоронила. Вовсе не реально, а лишь у себя внутри. И, знаешь, там нет цветов. Там лишь страх и боль. Отчаяние. И ещё…

Там появилась одна новая плита. С его именем.

****

-Не молчи

Его голос будто срывает эту тонкую вуаль тишины. Не молчи, не молчи, говори хоть что-нибудь. Скажи ему всё, всё как есть.
Голос внутри сжирает.
Музыка вальса, та самая, ненавистная музыка, отдаётся в голове бешенными импульсами. Если бы сейчас он дотронулся до моего пульса, то сразу же бы отдёрнул руку. Обжёгся. На мне.
Он прислоняется ко мне всем своим телом и говорит мне прямо в ухо, шёпотом:

-Не-мол-чи

Слушай, да, давай я расскажу всё тебе, как есть. Как нет. Ни тебя, ни меня, ни вообще чего либо. Рисуешь языком запятые, дефисы, слова, время, даты, дни недели. Держи меня.

-Я падаю

Молчит. В первый раз в жизни загнала его в тупик. Отстраняется.
Смотрит мне в глаза. А там ничего. Абсолютно ничего.
Кажется, что у меня астма, потому что катастрофически не
хватает воздуха. И его.
Тяжело сглатывает. У него настолько острый кадык и тонкая
молочная кожа, что, кажется, если он попьёт воды, то у него откроется
кровотечение.
Я сразу вижу ярко-алую кровь. Как она каплями стекает и
расплывается на его шее, потом груди, всё ниже и ниже, как я падаю, так кровь
капает.

Его голос вырывает меня из этих мыслей. Чокнуться можно. Сдохнуть.
Съехать с катушек. Сойти с ума. Называйте, как хотите.

-Куда?

И как я ему скажу, что в его глаза? Что в него? Я проиграю. А я не умею проигрывать, даже в таких ситуациях.
Вот ведь странно, до чего доводит человека гордость. Я бы её избила, если бы встретила.
Она наверное красивая.
Высокая, стройная, с волосами, цвета угля, длинными, рассыпающимися.
С жестким взглядом вроде да-пошёл-ты.
С губами, сжатыми в тонкую полоску.
Я бы била её ногами, чтобы из неё шла её черная кровь, а потом писала ей одно слово: «Люблю». Рисовала бы
картины.
Я бы убила её к чертям.
Я бы научила её ненавидеть себя саму.

Мгновение. Секунда. Буквально. Я её убиваю.
Она умирает во мне, её чёрная кровь растекается внутри, но слишком быстро исчезает, что я не могу ничего ответить, кроме как:

-Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю, люблю, люблю тебя. Я тебя люблю.

Мне хочется кричать. Мне больше не страшно, но боль разжигает свои костры. Устраивается на ночь.
Молчание.
Будь ты проклято. Гробовая тишина. Она, наверное, без лица. Пустая и отрешенная.
Минута. Две. Три. Десять.

Его губы врезаются в мои, целуют грубо, жестко и по-хозяйски. Я чувствую свою собственную кровь, которая смешивается с его, чувствую его язык, который, кажется, тоже говорит: «Люблю».

Он отрывается от меня и целует моё лицо: лоб, глаза, нос, щёки, скулы, ресницы, попадает на шею, подбородок. Как это теперь назвать?
Незавершённое падение, верно.

-И я тебя люблю. Без памяти, без всего. Люблю, чертовски люблю, с первой минуты. Люблю, люблю, люблю.

И вот оно-мировое падение двух башен-близнецов в сентябре. Забавно.

Он умер внутри меня, и я не была на его похоронах. Потому что я была внутри него.

И пошло всё к чёрту.

Моя лестница бесконечно-длинная.

Гордость бесконечно-черная.

Тишина бесконечно-безликая.

И мне больше не страшно.

зы.тут никого и ничего нет, все персоонажи вымышленные и, да, потолки переодически падают прямо на мою голову.