Маша каждый день говорит мне, что я черствая. Сначала я негодовала и даже немного была в обиде на нее за такие слова, но сейчас такое мое поведение было бы грехом. Я стала замечать за собой бессмысленную грубость по отношению к незнакомым мне людям, но я по-другому не могу. И теперь каждый раз, слыша в свой адрес слова "черствая" или "грубиянка", я тихо помалкивала, пристыженно отводя от собеседника взгляд и усердно разглядывая свои ботинки.

Час назад по телевизору шла новая экранизация, прошлого года, "Джейн Эйр". Я тихонько легка под одеяло и смотрела. Тем летом, читая роман Шарлотты, в конце истории я ну никак не могла удержать слезы, потому что… ну, потому что это "Джейн Эйр". Сейчас же, при просмотре фильма и глядя на прекрасную Мию в объятьях бородатого Фассбендера, я не уронила ни слезы. Тогда я будто бы убедилась в своей бессердечности и стала было мысленно себя ругать за свои упреки Маше, ведь она говорила чистую правду. Но вот прошло некоторое время и я понимаю, что я нормальный человек. Вполне. Потому что сейчас, сидя под включенные композиции к "Джейн" моего любимого Дарио Марианелли, я понимаю, я вижу, я чувствую, что я не хочу жить сейчас. Хочу туда, в Англию двухвековой давности, чтобы у меня не было ничего того, что я имею сейчас, чтобы рядом был такой человек, как мистер Риверс, или на худой конец Эдвард Рочестер, чтобы я была пусть и такой же некрасивой, какой являюсь сейчас, даже бедной, мне все равно, лишь бы меня не окружало то, что окружает в действительности. Мой отец нередко говорит фразу "Везде лучше, где нет нас", которую я всегда пропускала мимо ушей. Но да, везде лучше, где нет нас, папа.

И пусть теперь хотя бы один человек скажет мне, что во мне нет никаких чувств или я бессердечна, я не выдержу. Я уйду и меня потеряют все, даже я сама себя потеряю. Хотя будет ли это достойно сожаления? Не думаю. Я ничего не хочу.