И все её родинки – треугольники – точки. Помнят глаза мои. Наизусть.
Я говорю:
-Тебе вредно.
Она говорит:
- Ну и пусть.
И убирает зА ухо белые волосы. И убирает с зеркала запросто 2 взлётные полосы. И говорит мне:
- Будешь?
А у меня вместо глаз плаксивый цветной экранчик. Написано-
Герда, ты меня любишь?
Она говорит, что да.
Думает – нет.
А я погряз в её Victoria`s Secret. Ведь в её венах бегут те самые 220. Кто ещё может так улыбаться. Чтобы земля подо мною треснула. Она говорила, что главное - умереть весело. И вешалась мне на шею, мечтая повеситься на моём галстуке. А я её руки грею. В этом застывшем августе. И он немного отдаёт золотом. Она говорила мне:
- В моих снах не страшно. Там, знаешь, просто чертовски холодно.
Она посылала принцев. Встречала меня в моих джинсах. И говорила:
- Всё хорошо, ведь, правда?
Я говорил, что да.
Думал, что нет.
Я выключал свет, и она молча смотрела вверх. В её зеркалах шёл снег. Ей снился один маленький человек. И этим снам не суждено сбыться/ ему не дано родиться. Он приходил и гладил на животе её шрам. И говорил ей Привет, Мам!
Она зубами во сне рвала наволочки, вставала, искала спички. И жгла на кухне медкарточки. Я открывал все форточки, пока она кашляла в ванной. Она клялась покончить с нирваной. Нирвана клялась, что покончит с Гердой.