Двери открыты. Страшно от вздоха пошатнувшейся ветки, случайного блика, текстура ткани занавески, сжигаемая солнечным светом. За расщелиной забитого носа буйные травы, пахнущее, гнездящие птиц, их сухие перья, холодные клювы, резвые безжизненные глаза. Запах ступившей на землю ноги, безжалостный биоритм клонит сознание к вечеру, безжалостный побег внутри и внутрь, унылые лица запить остатком виски, унылые тени давить, пока никто не видит. Плач ребенка возносить в алтаре, собственный плач боготворить высшей ценностью.
Улыбка, которой никто не видит. Прищур глаз, теплящиеся веки, перечисленные эпитеты теряют счет, высохшие листья зимой - символы вечной жизни.
Японский язык как синтез женщины и ребенка, я чувствую ветер их губ. Холодный на теплую кожу. Никто больше? Волны, шумящие по другим правилам. Ветер, дующий по другой причине. Рассматривая явление в более, чем одной системе, ты открываешь для себя его субъект. Чистый, незапятнанный ветер, избавленный философии и законов. Чувствуешь? Это эффект японского языка. Обыденность, преподнесенная лезвием бритвы, разрезающей кожу на мистику и юмор. Экспериментальный звук, извлеченный средой, мутировавшей в стремлении имитировать реальность.
Обронить волос на пыльный стол, дотронуться до него пальцем, но почувствовать пыль. Воскресное утро под суфле мармеладного печенья и недорогого чая. Забыл, какой год должен быть високосным.