Она вертела нами, нами двумя, как хотела. В общем, она могла добиться этого одним только своим взглядом. Не удивительно, что стоило ей повернуть голову на бок, как я тут же был готов упасть на колени…..или скорее, я бы даже сказал, растечься лужей. Но что было более удивительным - это тот эффект, который она оказывала на него. Что бы она ни захотела, он давал ей. Что бы она ни потребовала, он соглашался. Он соглашался на всё с лёгкой улыбкой на губах. Улыбкой человека, которому вообще-то было больше четырёх лет. Я вовсе не имею в виду, что сам бы не согласился на всё что угодно, будь я на его месте, но это было, что? Совершенно удивительно. С его стороны. Это было не в его духе. Он был солдатом. Когда я говорю "был", я имею в виду был… то есть был раньше. С 1968 по 1984 он был солдатом в британской пехоте. Дослужился до подполковника. Пять раз он был в Северной Ирландии. Поход в Северную Ирландию в то время, знаете ли, это вам не в бассейне поплескаться или поболтать с детишками у забегаловки с фастфудом.

Он делал такие снимки! У него был Полароид и кое-какие снимки, которые, пропустив несколько стаканчиков, он доставал из коробки и показывал нам. Вы никогда бы не подумали, что они были сделаны в Северной Ирландии. В них было что-то, на мой взгляд, в некотором роде, знаете, удивительное. Он всегда отказывался говорить о Южной Джорджии. Как-то раз я спросил его об этом и его лицо, прямо на глазах, стало…..буквально серым. Серым, как шифер. Когда он вышел на пенсию он стал учителем математики, черт возьми! Мне бы хотелось посмотреть на это. Могу представить, каким учителем он был. Не думаю, что он особо наряжался ради такого дела. Не думаю, что он часто пропускал по чашечке кофе с шестиклассниками. " Поиграй со мной. Почитай мне сказку. Можно мне к тебе на колени? Где дедуля? Ах! Вот он!" Не очень-то….в его стиле, знаете ли. Но он был таким с ней. Первое, что я узнал о фотографии - я узнал в детстве. Когда делаете портрет, если возможно, постарайтесь снимать объект снизу. Странно, но это делает объект не героичным или богоподобным, странно, но это делает его более человечным. А если вы сможете сделать это при естественном освещении, сможете поймать то, как падает свет, особенно в начале или конце дня, тогда возможно… Он пытался убедить меня в том, что существование, открытие и понимание относительности и важности иррационального числа, которое обычно и международно и исторически известно как число «Пи» и, которое до пятого знака после запятой равно 3.14159, является неоспоримым доказательством существования Бога. "Это так нелогично, -говорил он нам, что так вообще могло получиться, что это должно доказывать существование чего-то большего, чем мы. И это так невероятно, что мы можем обнаружить это. " Я думаю, он не прав. Я сказал ему. "Вы не правы. Для кого-то настолько очевидно умного как вы, Артур, вы иногда мыслите так, как будто в голове у вас опилки. " Я ему нравился. Он никогда не злился слишком сильно. Мы говорили о пиве. Его не заботило, что я приходил из…

Он смотрел необычайно много программ о теннисе. С ним всё было теннисом. Все его разговоры были приправлены теннисными метафорами. Иногда я смотрел теннис вместе с ним. Мне теннис никогда не нравился. Ужасно так говорить, но иногда мужская компания, в некотором роде, может быть уютной. Я не имею в виду, что это правильно. Знаете. Я не имею в виду ничего кроме…

У него был дом в восточном пригороде Тулона в местечке под названием Каркайрэн. На юге, мать её, Франции. Первый раз мы с Хелен едем туда на её машине. В ней смешались своего рода смущение от того, что мы якобы, по крайней мере в то время, вроде как… Кто? Социалисты? И ужасная гордость, потому что у её отца есть дом на юге Франции и она везёт меня туда и оплачивает всю дорогу, потому что у меня нет ни гроша. Она всё говорит, какой же он странный, но она чувствует, что мне он понравится. И он мне нравится. Она говорит, что это одна из тех вещей, которые ей во мне нравятся. Мне нравятся люди. Я нравлюсь людям. Они думают, что я добрый. Я и понятия не имел, что люди считали меня добрым. А еще она говорит, что ей очень нравится вот эта часть. Она говорит, что это лучшая часть мужчины. И эта фраза совершенно сводит меня с ума, переполняя меня любовью к ней, её носу, улыбке и всему остальному.

Люси родилась путём кесарева сечения. Когда Хелен рожала, был момент, когда я думал, что она может умереть. Мне немного стыдно сейчас, мне нужно было пойти в туалет, переодеться в…Как же это называется? Униформу. Когда я переодевался в униформу, я немного поплакал. После этого я попросил Бога, который, для начала, я думаю, вообще не существует, приглядеть за Хелен, чтобы с ней всё было в порядке. Я сказал, что мы выживем, если потеряем ребёнка, но я не думаю, что справлюсь, если умрёт она. Это всё равно, что говорить с фотографией или зеркалом. Эффект тот же. Это не исключает полностью такой возможности, но это не Бог.

В следующий мой приезд к нему, мы к тому времени встречались уже 2 года, он занялся дайвингом. Он стал большим фанатом подводного плавания за те 18 месяцев, что мы с Хелен встречались, и это удивительное развитие личности для человека его возраста, но он удивительный человек. "Между Сан Тропэ и Иль-де-Поркероль есть, - говорит он, настоящие затонувшие корабли, к которым можно подплыть. " Не хочу ли я это сделать? Я никогда раньше не надевал гидрокостюм и одеть его занимает больше времени, чем я планировал, в нём я чувствую себя немного толстым. Он говорит, что собирается отвести меня к Морской Дамбе. Я спрашиваю его "К чему?" Он говорит "К Морской Дамбе". Мне это ни о чем не говорит. В море есть дамба? Она тянется вниз на сотни футов. Я и понятия не имел, что морское дно так устроено. Я думал там пологий склон. Он взял для нас эти маленькие корзинки с хлебом, чтобы кормить рыбу, нужно держать их вверху руками, когда плывешь, чтобы не потерять хлеб, потому что они постоянно всплывают. И он ведёт нас к дамбе. Когда плаваешь там, даже когда светит солнце, даже такое яркое, а это был яркий день, даже тогда тьма этой пропасти, которая открывается у стены, кажется такой ужасающей, как ни что другое, виденное мною. Вы всплываете на поверхность, конечно, и мысль о том, что изначально не было в море никакой дамбы, честно говоря, смущает. В смысле, из чего я думал, сделано дно?

Пока Хелен рожала Люси, акушерка позвала меня, "Папочка, хотите посмотреть, как рождается ваш малыш?" Они поставили ширму. Я смотрю за ширму и я, знаете, я один из тех людей, которые никогда не знают куда смотреть, когда им что-то показывают. Будто я ребёнок и мы едем с мамой, и она говорит - "Смотри, сокол!" или "Смотри, самолёт", а я не имею ни малейшего понятия, куда смотреть. Я просто улыбаюсь и молча киваю и говорю "О да!", но это совершенная ложь. И тут то же самое. В основном я вижу внутренности в её животе. Когда вы видите чьи-то внутренности, мне кажется, ваши отношения с этим человеком вышли…На новый уровень?

Я совершенно люблю её. Каждой косточкой и кусочком кожи. За время наших отношений очень редко случалось так, что она плакала, а я её успокаивал. А вот я просто ужасная плакса, не могу посмотреть серию Скорой Помощи и не разрыдаться. Я плачу над передачей "Ground Force", когда человек возвращается, а ему сделали сад, в качестве сюрприза.

Мы ездим туда, к нему домой, на выходные каждый год. Раньше мы ездили туда на машине. Три года подряд мы проделываем весь путь от Лондона без остановок. Мы ведём машину по очереди. Мы вроде как договорились помогать друг другу с навигацией, но никому из нас помощь была не нужна. Мы справлялись. Когда родилась Люси, мы стали летать туда на самолёте, потому что путешествовать на машине с ребенком не так просто, и он купил нам билеты. Можно долететь до Каркассона со скидкой, но он оплатил нам перелёт до Ниццы и арендовал нам машину, когда мы туда приехали.

В первый раз, когда он видит её, он вроде как застает её врасплох. Он возвышается над ней и на нём очки, эти большие старые очки, и он очень, очень высокий, и он застаёт её врасплох, и она кричит, поверьте мне, как ненормальная. Ей понадобилось около трёх недель, чтобы оправиться от этого. Но она сделала это. И потом она начала ползать по полу, чтобы добраться до него и протягивала вверх руки и издавала эти тихие звуки, которые значили - " Посади меня к себе на колени и прочитай мне сказку сейчас же, ты, забавный старый хрен. Мне всё равно, что тебя считают странным. Мне всё равно, что тебя считают страшным. Мне всё равно, что, ко всем чертям, думают о тебе остальные, я хочу сказку, и я хочу её сейчас." Кто бы мог противостоять этому? Она начала носить вязаные джемпера, и я глаз не могу отвести.

Однажды я спрашиваю у него - "Если Бог есть, он мужчина?" И вопрос немного застаёт его врасплох. Но спустя некоторое время он говорит, что да, он думает, в конце концов, он, вероятно, мужчина. Тогда я спрашиваю его - "На кого он похож? У него есть борода? Носит ли он мантию? У него длинные белые волосы?" Он говорит мне, суть Бога в том, что каким бы он мне ни представлялся, окажется, что выглядит он совершенно наоборот. А то, что как мне кажется, выглядит наименее похожим на него и окажется Богом. Тогда я спрашиваю его, не считает ли он, что Бог немного похож на Гари Глиттера, и он говорит мне - "Не будь таким чертовски глупым." Я говорю ему - " Если ты не можешь мне сказать, как он выглядит, тогда откуда ты знаешь, что он что-то большее, чем просто какая-то идея? Чем что-то, что ты сам выдумал?"

Ей восемь лет. Мы ездим каждый год. Мы говорили в течении нескольких лет о том, чтобы завести второго ребёнка, но каждый раз мы говорим об этом и мы думаем о Люси и мы просто думаем, вы знаете что? Мы так счастливы. Она просто…Мы просто хотели её. Она умная. Она забавная. Она очень, очень хорошенькая. Она моя любимая девочка. Она подружка для Хелен. Они немного подшучивают надо мной. Вдвоём они стоят и оценивают меня, но я знаю, что если они зайдут слишком далеко, она подбежит ко мне и обнимет меня, потому что мысль о том, что это расстроит меня, заставляет её чувствовать себя тоже немного плохо. За эти восемь лет с её рождения я сильно напортачил, но каким-то образом всё же мне более-менее удалось выйти сухим из воды. И мне, и Хелен. Мы делаем всё правильно. У нас есть какая-то рутина и прочее, типа мытья посуды или хождения за покупками или приготовления еды, потому что я действительно люблю готовить для неё, но по сравнению с ней, я в этом совсем плох. Так что, когда она готовит, это по-настоящему очень вкусно. Мы занимаемся всеми этими рутинными делами, но мы чертовски любим это. Вместо того, чтобы считать их…Обузой.

Иногда, когда вы плаваете в море, волны с силой могут ударить прямо в вас. Они могут сбить вас. Бывали моменты, когда я пытался вылезти из воды, но меня сбивало. Два года назад такое случилось, и я ударился копчиком о камень на краю берега и махал руками как какой-то огромный тюлень. В тот момент я был абсолютной противоположностью Дэниэла Крэйга. Обычно там такого не случается. Обычно море более спокойное здесь. Это довольно необычные ощущения для меня. Я всегда заплываю там, где, как я думаю, безопасно, а потом поворачиваюсь, делаю ещё десять гребков и затем останавливаюсь и плыву обратно. Иногда вы думаете, что прилив поймал вас. Вы паникуете, потому что вы думаете, что вы не двигаетесь. Но вы двигаетесь. Вам просто нужно перевернуться на спину. Вздохнуть. Медленно начать. Вы двигаетесь.

Я спрашиваю его - "Где он?" Он говорит - "Кто?" Я спрашиваю - "Бог. Где он? Он в небе? Люди привыкли думать, что он был там. Дети и средневековые люди. Он на краю нашей солнечной системы? Он на краю нашей галактики? Потому что каждый раз, когда мы думаем, что мы находимся там, где он должен быть, мы находим что-то ещё и мы понимаем, что здесь Бога быть не может. Он на расстоянии пятнадцати миллиардов световых лет? На границе Вселенной? В частях Вселенной, возникших в результате Большого Взрыва? То есть некая плотность? Он там? Это то, где он находится? " Он говорит - " Мы не знаем всего, Алекс. Это те вещи, о которых мы не знаем. Это то, что мы не можем объяснить. " Я говорю ему - "Пока что." Он спрашивает - "Что?" Я говорю - "Мы не можем объяснить это сейчас, но это не значит, что они беспричинны. Это просто показывает пробелы в наших знаниях. Это не значит, что мы не сможем объяснить это однажды, потому что я на самом деле…потому что я думаю, что мы сможем. "

Я хочу отметить кое-что. И даже неловко, потому что я знаю, что это то, что вы должны были заметить. Здесь дыра, проходящая через центр моего живота. Вы все, должно быть, чувствовали себя немного неловко, потому что вы, вероятно, можете видеть её. В основном люди предпочитают не говорить об этом. Некоторые люди говорят мне, что им жаль, но я знаю что, они могут видеть эту дыру. "Что это, Алекс?" - спрашивают они. "У тебя, кажется, огромная дыра прямо в центре."

Я начал приходить в себя. Вы знаете? Я подписал, это звучит глупо, но я подписал контракт с британским универмагом. Я сделал фотографии для их сайтов и каталогов. Мужской одежды. Женской одежды. Вещи типа "назад в школу". Домашняя одежда. Я сделал так много денег на фотографировании подушек и будильников…и кастрюль, что я сам с трудом в это верю. Пять недель назад, как раз перед отъездом. Прямо перед сбором вещей и безумием насчёт того, что взять, Хелен покупает какие-то вещи, чтобы взять с собой. Она взяла для Люси всё новое. Её маячки и её платья и её книги и игрушки в полёт. И она купила мне солнечные очки, которые были такой странной формы, серьёзно. Как у Пончерелло. Из шоу "Chips". И она говорит мне зайти в спальню, потому что она кое-что хочет мне показать. Я иду туда. Она в платье. В голубом платье. С открытой спиной. Она просит меня сказать ей, что я думаю. Я клянусь, что в течении 30 секунд я не мог говорить. Она выглядела…Ох, эта мысль, что я женат на ней. И что у нас есть наша девочка. И что это наша жизнь.

Человек на рынке в Порт Гримо, где мы были на второй день, он продает нам красное вино, что-то около 15 фунтов и это было словно…рай. Мы пьем две бутылки в нашу вторую ночь здесь. На следующий день Хелен идёт в супермаркет, потому что она хочет купить хлеб и шампунь для Люси и мне нужен крем для ног, и мы любим…у них есть эти маленькие йогурты, эти маленькие баночки йогуртов со вкусом ванили, которые вы не можете купить в Британии. И она хочет купить сыра. Это забавно покупать его на рынке, это словно мошенничество, поэтому она идёт в супермаркет, куда в любом случае ходит большинство французов. Так, я и Артур спускаемся вниз с Люси, вниз к морю. Бухта находится прямо рядом с его домом. И в двух шагах от бухты есть небольшой свод, на который вы можете подняться. И когда бухта занята, вы можете пойти к этому своду, который на самом деле даже ближе к его дому и более уединённый, там очень тихо и это прекрасно, и мы говорим об этом и мы решаем пойти туда.

Она может пройти через этот мир. Вы когда-нибудь знали таких детей? Когда она думает, что никто на неё не смотрит, она может уходить дальше и дальше в своём воображении. Играет в игры сама с собой. На самом деле, то что она действительно делает - это говорит сама с собой, что могло бы привести некоторых людей в замешательство, но я так люблю смотреть на неё.

Он говорит мне однажды, он смотрит на меня и говорит - "Он в ощущении воды. Иногда это очертание земли. Он в пути, которым идут некоторые люди. Он в свете, падающим на город в начале вечера. Он в пространстве между двумя числами. "
Вы знаете, что было самым жестоким, что я когда-либо кому-либо сделал? Я расскажу вам. Я начал погружаться в чтение детективов, у меня есть друг, который работает в Университете Святой Марии и он сказал мне: "Алекс, вся литература - это детективы." Он абсолютно не прав. Джей Остин - не детектив. Франц Кафка - не детектив. Бриджет Джонс - не детектив. Детектив - это детектив. Джеймс Эллрой….

Артур идёт поплавать. Я читаю L.A. Noir. Часть, где полицейский и убийца встречаются в полночь во время отбоя на пустынной автостоянке и ни один из них не знает, есть ли там другой…Люси играет в "Могучих Рейнджеров". Солнце великолепное. Я надел солнечные очки, оно такое яркое. Он возвращается. "Вода изумительная, " - говорит он. Он вытирается. Я обращаю внимание на его ноги. Кожа на его ногах сильно изношена и потрескалась. Это один из тех моментов, когда ясно понимаешь, что он немного стар. Он говорит мне, что я могу пойти поплавать. И я иду. И вода изумительна. Я пробираюсь мимо первой отмели. Прохожу все водоросли и начинаю плыть и плыву, плыву. Вокруг залива. И света. В это время суток свет падает на Средиземное море, и море такое теплое. Я обернулся. Я примерно в двадцати ярдах. Небо словно огромный синий изгиб. Я могу видеть все дома вверх по дороге. Я могу видеть его дом. Я могу видеть пловцов, огибающих угол бухты. Я могу видеть Артура, который сидит и читает. Он читает какую-то книгу об истории Китая. Он действительно погружен в это. Его полотенце обмотано вокруг его ног. Вода капает на его книгу. Я могу видеть всё это отсюда, со всеми деталями. Я могу видеть Люси, играющую позади него. Немного бегающую вокруг. Играющую в "Могучих рейнджеров". Я могу наблюдать за ними, в то время как она делает небольшой прыжок. И это странно, потому что он…он так погружен в свою книгу, что он не замечает, что она теряет равновесие на песке и гравии скалы и она скользит и спотыкается. И она совсем близко к узкому краю одной из скал, и что она делает - она пытается балансировать, но в попытке перенести свой вес, она просто переносит его на опору сзади, которая выскальзывает из-под неё, и на это странно смотреть, потому что она падает с края шестифутовой скалы на камни и она падает спиной и ударяется головой о камни, выступающие внизу скалы. Я могу ясно всё это видеть, но я ничего не слышу, и это странно смотреть на всё без звука. Словно выключили звук на телевизоре, это всегда немного странно. Осознать это занимает некоторое время, прежде чем я поворачиваюсь и плыву назад к берегу. Я не думаю, поэтому я начинаю плыть всё быстрее и быстрее, что глупо, потому что я паникую, а когда ты паникуешь, ты не можешь дышать как следует, поэтому я должен сказать себе - сосредоточься на своём дыхании. Я могу немного видеть его между взмахами рук, и он бросил свою книгу и спрыгнул с обрыва и там ещё есть другая пара, которую я не замечал раньше, которая перестала загорать и побежала туда, где она лежит. И я увидел, как он поднял её. Он разрывается между тем, чтобы побежать в дом и вызвать скорую и тем, чтобы подождать меня. Я оказываюсь там достаточно быстро для того, чтобы он мог не беспокоиться об этом слишком долго. Я иду к ней. Я забираю её у него. Здесь…что здесь, что удивляет меня…Это кровь в её волосах. Густые и спутанные, её волосы насквозь в этом. Я читал, что это процесс. Что это никогда не бывает абсолютно мгновенным. Повреждение вызывает гибель клеток головного мозга, поэтому сигналы больше не посылаются в легкие, и шаг за шагом механизм останавливается. Её кровь прилипла к моим рукам. Я несу её путём к бухте и я не беспокоился о том, чтобы вытереться, и люди смотрят на меня. Останавливаются на месте и говорят со мной по-французски, и я знаю, что я вроде бы не плачу. Я был словно… черт, я не знаю. Я иду назад в дом с ней и когда я проношу её сквозь раздвижные стеклянные двери, я ударяю её головой о стену и я говорю с ней, что глупо, я говорю ей - извини, что ударил тебя головой, но есть часть меня, которая думает - окей, какого черта. Это имеет какое-то грёбаное значение сейчас? Я точно так же могу перетащить её за её чертовы лодыжки. Этот кусок мяса. Мяса и воздуха. Я помню, что я был немного удивлён, потому что один из врачей скорой помощи говорил по-английски. На довольно хорошем английском. Он жил в Саутгемптоне, и я не мог отделаться от мысли: "Какого черта ты жил из всех мест именно в Саутгемптоне? " Я слышу, как она захлопывает дверь со своими сумками, полными йогуртов и шампуня и сыра и хлеба и этот звук застает меня врасплох. Она смотрит на меня через его дом. На ней солнечные очки, чтобы защитить её от яркого света. Черт возьми. Он сидит на диване. Он всё ещё завернут в полотенце. Он человек, который полностью сломлен. Он - разбившееся вдребезги очертание. От него исходит совсем немного звуков.
Я наклонился над столом регистрации в Ницце, мы были приняты без очереди, и мы фактически проходили проверку, и пока женщина там всё сортировала, я посмотрел через неё на лист, который она оформляла на своём столе, там был лист пассажиров и экипажа и багажа и в конце листа было написано "человеческие останки". Это было немного…

Мы сидим, втроём, в зале вылета. Мы не можем даже коснуться друг друга. Мы не можем смотреть друг на друга или на кого-либо ещё. Я поворачиваюсь к нему, и это самая жестокая вещь, которую я когда-либо с кем-либо делал, и не забывайте, это человек, которого я… вы знаете, я знаком с ним 10 лет и я…..до сих пор…Я люблю его…Я смотрю на него. Я говорю ему…Ты возвращаешься обратно в Лондон и в шум этого места, и в грязь, и в цвет и его рёв, я просто не могу…. Что я действительно не могу, сейчас, по крайней мере, это работать.

Есть эта ложь в основе фотографии, которой я всегда дорожил. Когда ты делаешь фотографию, то что ты делаешь - это замораживаешь что-то, что на самом деле живо. Чтобы делать это как следует, вам нужно, больше чем во что-либо, верить в жизнь.
«Ребёнок за окном смеётся. И в его смехе абсолютно нет радости или юмора. Внимание: этот автомобиль едет задним ходом.»

Я совершенно и полностью не способен плакать. Ты видишь людей, когда они говорят тебе, что они не могут представить, что можно ни во что не верить, потому что это было бы просто слишком угнетающе. Я думаю, есть что-то нездоровое в этом. Степень трусости, которая просто невыносима для меня. Я был дома в течении трех недель. Если это может случиться, то всё может случиться.
Только что здесь была пара на улице и они спорили…..выглядело словно они пытались копировать персонажей из мыльной оперы. Как будто спорами на улице они будут близки к популярности, словно они на самом деле были в сериале "EastEnders". Несчастье, пустота и бессмысленность чертовой глупости их жизней столь значительна, что подражание поведению сериальных героев действует как своего рода утешение.

Хелен ходит по дому…Я держу всю мою голову вместе… Кожу и свою оболочку… Я падаю абсолютно внутрь себя…Но вы можете видеть это….в моём…
Только потому что мы не знаем, не значит, что мы не узнаем. Мы просто пока не знаем. Но я думаю, что однажды мы узнаем. Я думаю, мы узнаем.

•••

Я не знаю почему я решила написать эту историю. Она очень трогательная и эмоциональная, забавная и душераздирающая, и, местами даже, жестокая. Она поразила меня, запала мне в душу. Мне нравится, что он не заканчивает свои мысли и переходит с темы на тему так, что ты не замечаешь этого потому что увлечен его рассказом, движениями и эмоциями. Наверно поэтому я решила написать ее. Но знаете, ее нужно смотреть. Смотреть и слушать, потому что те эмоции, которые показывает Эндрю невозможно передать ни словами, ни чем то другим. Это потрясающе, это…простите…

(via me)