Тревога моя не только оттого, что я осознаю себя свободным. Для
этой тревоги требуется нечто возможное, которое одновременно
притягивает меня и устрашает. Она отличается от разумных опасений, так же
как головокружение. Возможность падения просто беспокоит, но это
беспокойство удваивается, когда эта перспектива не заставляет
испуганного человека отстраниться, а находит в нем непроизвольного
сообщника; наслаждение головокружением, по сути, — не что иное, как
переживание тайного желания. То же самое происходит с чувственным
возбуждением. Если взять хорошенькую девку и оголить ее от
коленей до талии, то желание оживит образ возможного, обозначенного
наготой. Кое-кто останется нечувствительным, и к тому же
необязательно доходить до головокружения. Чистое и простое желание
бездны труднопостижимо, его целью была бы мгновенная смерть.
Напротив, обнаженную передо мной девку я могу любить. Если мне
покажется, что бездна отвечает моим ожиданиям, я сразу же оспорю этот
ответ, тогда как низ девкиного живота оказывается бездной лишь в
конечном счете. Он не был бы бездной, будь он всегда доступен,
всегда равен себе, всегда красив, всегда обнажен желанием и если бы я,
со своей стороны, обладал неистощимыми силами. Но хотя он и не
напоминает откровенно мрак оврага, в нем все же есть пустота и он
все же ведет к ужасу.