Четыре приближает лицо к моему, захватывая рукой мой подбородок. Рука пахнет железом. Когда он в последний раз держал пистолет или нож? Мою кожу покалывает там, где он касается меня, словно он передает мне электричество.
– Моим первым инстинктом должно быть желание давить на тебя до тех пор, пока ты не сломаешься, чтобы понять, как сильно мне нужно поднажать, – говорит он, сильнее сжимая пальцы в подтверждение своих слов. Мое тело замирает, завороженное его голосом, я настолько напряжена, что забываю дышать.
Его темные глаза поднимаются к моим, и он добавляет:
– Но я сопротивляюсь ему.
– Почему… – Я с трудом сглатываю. – Почему? Ведь это твой первый инстинкт.
– Страх не делает тебя слабее, он будит тебя. Я видел это. Это потрясающе. – Он освобождает меня от захвата, но не убирает руку, а проводит пальцами по шее, подбородку. – Иногда мне просто хочется увидеть это снова. Хочется увидеть, как ты пробуждаешься.
Я кладу руки ему на талию. Я не помню, как решилась на это. Но и отодвинуться я не могу. Я прижимаюсь к его груди, обертывая руки вокруг него. Мои пальцы скользят по мускулистой спине. Через мгновение, он в ответ касается моей спины, притягивая к себе и запуская руку в волосы. Я снова чувствую себя маленькой, но сейчас меня это не смущает. Я закрываю глаза. Он больше не пугает меня.
– Я ведь должна заплакать? – Его футболка приглушает мой голос. – Со мной что-то не так?
– Думаешь, я знаю что-то о слезах? – тихо спрашивает Четыре.
Я закрываю глаза. Я не ожидаю, что он будет успокаивать меня, он и не делает этого, но я чувствую себя лучше, стоя здесь с ним, чем там, среди людей, которые являются моими друзьями, моей фракцией.
Я прижимаюсь лбом к его плечу.
– Если бы я простила его, думаешь, он был бы жив?
– Я не знаю, – отвечает он.
Он прижимает ладонь к моей щеке, и я прячу в ней лицо, закрывая глаза.
– Мне кажется, это моя вина.
– Это не твоя вина, – говорит он, прикасаясь своим лбом к моему.
– Но я должна была. Должна была простить его.
– Может быть. Может быть, мы все могли сделать все иначе, – говорит он, – но мы должны позволить чувству вины напоминать нам, что можно поступить лучше в следующий раз.
Я хмурюсь и отступаю. Это урок, который изучают члены Отречения: чувство вины как инструмент, а не оружие против себя.
Это одна из лекций моего отца на наших еженедельных встречах.
– Из какой ты фракции, Четыре?
– Неважно, – он отвечает, опуская глаза. – Главное – то, где я сейчас. Это и тебе стоит запомнить.
Он неуверенно смотрит на меня, а затем касается губами моего лба, прямо между бровей. Я закрываю глаза. Я не понимаю, что это… Но чем бы это ни было… Я не хочу разрушать мгновение, поэтому ничего не говорю. Он не двигается долгое время, просто стоит, прижимая губы к моей коже, а я, обвив руками его талию.

Трис и Четыре

Дивергент глава 24