Она оторвала взгляд от книги.
– Салям, – произнес я. – Извините за беспокойство.
– Салям.
– Простите, генерал-сагиб здесь сегодня? Уши у меня пылали. В глаза девушке я не смотрел.
– Он отошел вон в том направлении, – показала она вправо. Браслет скользнул по руке – серебро на оливковом фоне.
– Передайте ему, пожалуйста, что я заходил засвидетельствовать свое почтение.
– Хорошо.
– Спасибо. Ах да, меня зовут Амир. Просто чтобы вы знали, кто заходил… оказать знаки уважения.
– Спасибо.
Я откашлялся.
– Мне пора. Извините за беспокойство.
– Вы меня ничуть не побеспокоили.
– Это хорошо. – Я поклонился и попытался улыбнуться. – Мне пора. (По-моему, я уже это говорил). Хода хафез.
– Хода хафез.
Я сделал шаг в сторону и опять повернулся к ней:
– Можно поинтересоваться, что за книгу вы читаете?
Само вырвалось. У меня и смелости бы не хватило.
Она заморгала.
У меня перехватило дыхание. Мне вдруг почудилось, что весь афганский рынок затих и, полон любопытства, с приоткрытыми ртами уставился сейчас на нас.
В чем причина?
А в том, что, пока я не заговорил про книгу, те несколько слов, которые мы сказали друг другу, были не более чем данью вежливости. Ну спрашивает один мужчина про другого, что здесь такого? Но я задал ей лишний вопрос, и, если она ответит, значит… мы разговариваем друг с другом. Я – моджарад, холостой мужчина, и она – незамужняя женщина. Да еще с прошлым, вот ведь как. Еще чуть-чуть – и будет о чем посплетничать. И осуждать будут ее, а не меня – такие вот в Афганистане двойные стандарты. Сплетники никогда не скажут: «Видели? Он остановился, чтобы поговорить с ней». Вместо этого прозвучит: «Ва-а-а-а-й! Видели? Она в него так и вцепилась! Какой позор».
По афганским понятиям мой вопрос был дерзостью – я показал, что она мне небезразлична.