Грациозно падает лампа, и бездыханно стонет актер,
Заиграла Рояль печально и смотрящий глаза протер.
Настоящий боец упорно, пробирался сквозь гущи зла…
А потом его кто-то дернул. И судьба его, в миг умерла.
«Вы бездарности просите? Люди! Оглянитесь по сторонам,
Вас пришедшие в раз разрубят, и не к месту они уже вам»
Он смеялся, сквозь гнев и крики, он пытался им доказать,
Кто на сцене еще великий и кто глупо «покинул мать».
«Вы ж упорны, вы смелые звери. Так куда вы глядите все?»
Показал он жестом к двери и отчаянно быстро сел.
Люди ждали нотаций дальше, люди слушали недолюбя,
Что какой-то актерский мальчик разогнул пред ними себя..
Грациозно падает лампа, и бездыханно стонет актер,
Заиграла Рояль печально и смотрящий глаза протер.
У кого-то упал цилиндр, чей-то малый кричал во весь час.
А Актер, исхудавший, длинный, начинал напевать вальс.
Люди поняли – это гений. Слишком «20» чтоб просто гнать
Он застопорился в смятение, и продолжим им читать:
« Вы губили все свои земли, вы пылали во страсти все»
Обращаясь к еще детям, запинался почти перед всем:
« Вы, родители их жизни, вы мечтали о вере и снах,
Так дарите им это, дарите, а не жгите надежды в прах»
Он отчаянно всем улыбнулся, поклонился и взгляд поднял,
Красный занавес вмиг затянулся, перестала играть Рояль.
Аплодировали даже дети, и актер доказал «слепым»,
Как убоги мысли о смерти, как несносны догадки святых.
Грустит виолончель, в истерике скрипач, запело фортепиано.
Из их глухой каморки, « черный тощий грач», улётал окояно.
И подогнали люди слухи в тот театр старый о пропаже,
Пропал не глупый гений, милый друг, актерский мальчик.
Его искали люди с фонарями, бегали друзья по рельсам.
Они боялись, волновались, думали, пропало, без ответца…
А он влюблен в свою Марию, сильно, трепетно и честно.
Его присутствие, ободранного, в том театре не уместно.
Но он пришел, вернулся, с Богом, все как полагали.
Ему сказали: «Ради бога, мы же все тебя искали, потеряли»
И Он, с ухмылкою своей раздвинул худенькие плечи:
«А я влюблен, и безответно полюбил, теперь вам легче?»
Он играл свою первую пьесу, он дышал этим жанром – драма.
Он сквозь слезы читал текст, свой и за ним эта вся панорама.
Он любил этот номер дико, он бы вечно кричал о нем людям,
Как красиво сыграл он Инрико, и как тот свою даму любит.
Напряженная белая кожа, изорватые пухлые губы,
Обаятельно вздрогнул, может, и раздвинулся занавес бурый.
Наступило ужасное «тихо», он смотрел им в глаза и плакал,
Его первая реплика. Скрипка. Его душу продали людям,
Поднялись его скулы с улыбкой. Люди ждали, что дальше будет.
Он кричал свои первые строчки, он страдал сам собой за героя,
У которого гиблая, дочка умерла под ногами строя.
Зал молчал. Замолкала и скрипка. И рояль запевала слабо,
«Ах, какой грациозный малый» прошептала старуха тихо.
Он запел, через боль и радость. Его первая, первая пьеса,
Пролетела, куда уж, в сладость. За спиной его трудное детство.
Укорочено время антракта. Он сидит и руками треплет,
Он боится, что все не гладко. Он пугается, что не успеет.
Поднимается бурая штора. Люди молча, держат осанки.
Заиграла Рояль Минора, и запела скрипка странно.
Он стоял, исхудалый парень, не красавец, но очень манерный.
«Ах, какой грациозный малый» вспомнил он, что играет первый.
Он играл свою первую пьесу, он дышал этим жанром – драма.
Он сквозь слезы читал текст, свой и за ним эта вся панорама.
Он любил этот номер дико, он бы вечно кричал о нем людям,
Как красиво сыграл он Инрико, и как тот свою даму любит.