В городе началась зима, а ты так и не перелез в зимнюю обувь. Избегаешь встреч с людьми, чаще бываешь дома, вешаешь новогодние фонарики, хотя уже десятые январские числа жгут кожу своей неумолимой тягой к бегу времени, в который раз утопаешь в бездонной вселенной дядюшки Джорджа. Ах, мистер Лукас, если бы Вы только знали, как иногда спасаете меня, если бы вы только знали.. Там, в глубине всё сидит то самое свербящее чувство, то микроскопическое сверло, зубная боль, комариный писк в сотни раз увеличенный твоим сознанием. По тысяче раз на дню ты достаешь из кармана телефон, чтобы позвонить или написать кому-нибудь, вытащить на свет то, что тебя тревожит, что рвется наружу, что больше не может оставаться гнить там, внутри, но снова и снова, ругаясь на себя, запихиваешь телефон обратно в карман. Потому что понимаешь, что всё это просто глупости. Тешишь себя надеждой однажды перестать зарубаться по мелочам, находишь занятие, которым заболеваешь до фанатизма. Но все это суета. Ведь тебе давно известно, что у людей в этом мире могут быть лишь две проблемы: любовь и смерть. И покуда вторая не разлучит тебя с жизнью, тебе придется смириться с вечным гнётом первой. Ругаешь всех вокруг: Тома Делонга, Мишеля Гондри, Эриха Марию Ремарка, консьержа Татьяну Михайловну, каждое дышащее существо на планете. Но ты ведь понимаешь, что не стоит ругать даже себя? Нет? Оно и понятно - человеку в твоем положении не должно слушать советы или поучения. И это, определенно, к лучшему. К лучшему, потому что ты, наконец, можешь оценить всю глубину и всю непоколебимую стационарность одиночества. Я говорю не о поводе для нытья, которым вечно пользуются подростки и старики, я говорю о способе восприятия моментности. Когда Вильям тихо поет из маленьких динамиков наушников, а ты один за одним пропускаешь автобусы, только бы еще посмотреть на трубы заводов в багрянце полумертвого рассвета, когда ты за весь день не произнес ни слова, а только и делал, что занимался глупыми бытовыми мелочами, подкрепляя всё классикой мирового кинематографа или чем-нибудь более крепким, когда музыка становится спокойнее и тише, когда не умеешь засыпать раньше пяти утра и когда ты готов отдать всё на свете, чтобы до скончания времен жить в этом маленьком обособленном от всего коконе, никого не видеть, а если видеть, то ни с кем не взаимодействовать, быть отшельником в сердце мегаполиса - это и есть настоящее одиночество. Глупо пытаться возразить себе, глупо пытаться себе врать и глупо пытаться не думать о чем-то: все письма имеют адресата, каждый подвиг совершен во имя, песни не пишутся просто так. Здесь не существует границ, нет даже препятствий - ты волен идти туда, куда захочешь и абсолютно неважно то, что тебе не хочется никуда идти. Через пару недель ты уедешь в город Н - город, в котором, как тебе всё еще кажется, тебя нет. Эти моменты социальной активности, стали столь редкими, словно флешбэки, словно старое домашнее видео. Там даже освещение меняется. Но когда ты возвращаешься, всё становится по-прежнему. Как в том апреле, когда весна выплюнула тебя на только что показавшийся асфальт, и ты шел по трамвайным рельсам с капюшоном на голове и четким осознанием того, что ты один в этом городе. И прямо сейчас, несмотря на всё на свете, ты бежишь, бежишь в себя, стремишься остаться наедине с этим городом, гирляндой, приклеенной скотчем к потолку и обширной видеотекой. Может, ты просто боишься? Может быть, ты так ничего и не понял? Ну конечно ты боишься, ты ведь всю жизнь отрицал свое влияние на мир вокруг тебя. Кто-то передумал, кто-то остыл, никто никого не слушает. А ты вроде и пытаешься, силишься сделать что-то просто потому, что хочешь, но не получаешь отдачи. Черт, а ведь ты прав. Отдача - вот смысл. Ты помнишь, как говорил об этом? Конечно, ты помнишь. А теперь последовательное соединение замыкает цепь, и гирлянда мигает, а ты всё так же тонешь в мире из несуществующих ныне кинолент, двух культовых трилогий и, периодически, чая.

—иди на свет-