Боже мой, да люби ты ее там дальше, мне ли не знать, что да — на таких клюют. Она же целует четко, ревет без фальши, под каждым рисунком пишет «люблю. люблю». Боже мой, да люби ты ее там дольше; все в ней — и неизбывность, и красота. А я буду грустный маленький велогонщик и как-нибудь ночью пьяным слечу с моста.

Раньше казалось — ты предназначен, знаков; мой самый лучший сон, мой прекрасный бред. А теперь я смотрю на вас и хочу заплакать. И, пожалуй, еще напиться. И умереть. И не учиться больше справляться с болью, взглядом жечь спину, пуговицы срывать.
Знаешь, того, кто это назвал любовью, очень уж остро хочется расстрелять.
Ты же умеешь быть для меня бесценным, ты же мне видишься в сотне знакомых лиц, и у тебя всегда под ногами сцена, даже истерики — строго в режиме «блиц». Ты же из тех, кто может единым словом заставить взлететь к звезде или рухнуть вниз.
А если ты хочешь знать, как мне тут хреново — вот, почитай стишочек. И умились.

Я повзрослею. Не разобьюсь на части. Спрячу себя под тысячами одежд.
Милый мой, славный, будь там с ней очень счастлив.
И не давай мне впредь никаких надежд.