стать бы хорошей. вышивать небесную гладь люрексом.
научиться прятать в себя завистливый взгляд, когда другие целуются,
с переплетёнными пальцами перебегают на красный улицы.
им, таким, моря по колено.
а моё море бьётся бортом о камни,
моё море заперто в камеру колонии длительного исправления,
где лишь потолок, пол и стены,
заколочены окна, заварены сталью ставни.

я хладнокровной стала,
как ветер, расправивший крылья, бросающийся в волну.
но фрегатом с поломанной мачтой иду ко дну.
и сколько сильной ни быть сердечной мышце, она всё равно даёт слабину,
она наносит сама себе колюще-режущие раны,
ломает хребет поперёк и вдоль, запрещает дышать.
сжатые своды ключиц распускались бутонами, лепестками.
где были губы твои всё это время, если меня они ни единого раза не целовали
(мне не хватает воздуха ли, смелости, чтоб вопрошать),
а только топтали меня легионами - своими словами.

а я из последних сил упираюсь руками-ногами,
храбрясь и пытаясь тебя за всё это не прощать.
и всё равно прощаю.