мама, какой он наглый, до губ прокушенных невозможный, до туго натянутой венки височной - сложный как кислород под водой, истерично нужный, огромный и неотложныйчитать дальшекак мне вместить это все в мое тельце, мама, оно больше меня. из оконной рамы в его доме сегодня я видела панорамно как сремительно перерастает любой масштаб до сих пор нетроганная моя крохотная душа. потому что теперь ее самая тихая глубина оживает и мечется, так, что нельзя дышать – это глупо, но как мне легкими управлять, когда он улыбается, мне согревая там все. до дна.знаешь, ведь от него у кого-то родится сын – это будет самый красивый на свете мальчик, клянусь. только если об этом подумать, мама, то я свихнусь потому что во мне очень громко идут часы отмеряя фатальное: десять, девять. мам, я боюсь мам, мне страшно, я снова маленькая такая: мне четыре, ты плачешь. зачем? я не понимаю. мне пятнадцать, и я не верю, что разберусь. или даже тринадцать – я некрасивая и стесняюсь. и уже с девяти ненавижу, когда мне врут. я настолько маленькая, что рыдаю прямо на эскалаторе, в шумном и темном метро. он не видит, наверное, как мне обжег нутро и не чувствует, как я за час без него замерзаю.если в двух словах: посмотри, он в меня врастает. а я корчусь от боли, отчетливо представляя, как потом его вырвут и заберут. а еще я знаю. что таких, как я, в это долгое плавание не берут