Сегодня я задумалась о том, сколько же в тебе меня, и мне стало страшно. Сколько же всего я говорила тебе, рассказывала. Как же много в тебе меня. Но всё это, наверное, уже давно вылетело и забылось, цветными гладкими наполненными шариками. А если не вылетело – хочется со злостью вырвать, забрать, без смысла. Это глупо, это не нужно, потому что, общаясь с человеком, общаясь близко, в любом случае отдаёшь ему частичку себя, и размер этой частички зависит от продолжительности общения и от степени близости. И это – нормально, нормально раздавать себя по частям разным людям, и совсем не нужно стремиться забрать свои крупицы назад, когда общение закончилось. Ну а как ты хотела, как? Ничто не может длиться вечно. К тому же, кто сказал, что это конец? Просто. Просто иногда так бессмысленно вспыхиваешь и беспричинно злишься, и так невыносимо стыдно становится, ведь именно в этот момент вспоминаешь, что успела рассказать человеку, что в детстве ела зубную пасту, фруктовую. И злишься, и хочешь забрать назад всю эту свою пасту, сделать так, чтобы можно было вытащить из его головы это знание. Но. Успокойся. Откуда ты знаешь, в каких уголках головы валяется у него эта твоя паста? Может, вообще вылетела давно. Так не стоит переживать и тянуть на себя свои уже отмершие частички. Подарки не нужно отдавать, не хорошо просить их вернуть и невозможно забрать их насильно. Так и ты. Даришь, даришь себя, безвозмездно. А потом – стыдно. Неизбежно становится стыдно. И ты забываешь всю ту близость, что была между вами. И сейчас, с положения ваших сегодняшних отношений, кажется очень странным, что ты столько всего могла ему рассказать и доверить, столькими вещами поделиться. Но ведь могла, ты помнишь это. Помнишь также, что он слушал тебя, даже не просто слушал, а прислушивался. Сейчас же всё это настолько забыто, что кажется невозможным. Грустно и тесно от этого порой становится, но с каждым разом всё меньше и меньше.
А я. Я как мягкая, недоделанная глиняная игрушка. Совсем тёплая, меня так легко смять, придать мне любую форму. Вот и люди, проходящие через мою жизнь. Так или иначе меняют форму, какими-то своими словами, поступками, да хотя бы просто рассказами про свою жизнь. Оказывают на меня такое влияние, что я, тёплая, меняюсь. И, понимаете, вся вот эта вот моя форма. Она зависит от услышанного мной, увиденного и пережитого, она зависит от проходящих через (или задерживающихся надолго) жизнь людей, от их воздействий, впоследствии профильтрованных и ещё чуть-чуть измененных мной самой. Но пока я ещё тёплая и мягкая. Люди оказывают на меня огромное воздействие, я этого не скрываю. Я мало в чём уверена, легко меняю своё мнение. Но. Есть и такие участки, где моя глина уже затвердела, где никакие слова и поступки не способны изменить моего мнения. Везде по-разному.
И если. Если ты уже затвердел, если ты уже покрылся лаком. То я просто-напросто отскакиваю от тебя разноцветными шариками, не способная проникнуть внутрь, не способная оказать влияние, хоть что-то изменить. Если ты уже покрылся лаком. То, что бы я не предпринимала, вряд ли мне удастся пробить его и достучаться до сердцевины, той самой, тёплой, мягкой и податливой, на которую можно влиять, которая готова признать правильным не только собственное мнение. Но. Если ты уже покрылся лаком. То я отскакиваю от тебя, а значит. Ничего переживать, в тебе совсем меня не осталось. Хотя, я почему-то не верю в это.
А ты во мне. Как прессованное полотенце, знаешь. Такое, которое намочишь водой, и оно станет обычным полотенцем, нормальных размеров. Я помню такие полотенца, они всегда мягкие очень и вкусно пахнут, так и ты во мне. Тебя раздавило огромным множеством пережитых мной после тебя событий, но ты никуда не делся из меня. Ты просто спрессовался в это полотенце, не утратив при этом ни своих свойств, ни своей ценности. Просто сжался, стал более компактным. Но чуть-чуть воды – и ты снова развернёшься. И. Пока я мягкая и тёплая, пока в меня проникает столько событий и новых знаний. Ты оказываешься всё ниже и ниже во мне под этим слоем, но, опять же, никуда не пропадаешь. А потом. Когда я, наконец, покроюсь лаком, должно же это когда-то случиться. Ты не пропадёшь. Ты останешься во мне, останешься, навсегда замурованный в меня под этим слоем лака. Ты. Навсегда останешься внутри меня.
Я не знаю, когда я покроюсь лаком. Не хочу. Но когда-то оно само собой случится, наверное. Постепенно.