Никогда не узнаешь, каким днем заканчивается неделя.
Никогда не будешь жить в доме, построенном там, где сейчас вбита первая свая.
Один человек (не помню, как звали) прочитал сорок тысяч книг, и они его съели:
просто однажды проросли наружу, как одуванчики из асфальта.
Возможно, все, что происходит здесь, происходит оттого лишь,
что Господь криворукий жульничает, играя со своим отражением в нарды.
В пустой прихожей ума о темноту ушибешься, взвоешь:
Смерть - это место, тебе подсказывают координаты
голоса,
много голосов,
очень много голосов.

Смерть - это место, где все наперебой говорят о главном,
давясь землей, пережевывая фаланги пальцев.
Хочется попросить у мира прощения и вдуть ему по самые гланды,
но последние сорок тысяч лет он ни разу не просыпался.
Сорок тысяч лет длился день, пока ты играл в бирюльки,
не подозревая, что занимаешься чем-то куда более стыдным и древним.
А в это время в Теотиуакане, Катал-Хийюке, Чанъане и Бейруте
варили суп из некрупных младенцев, любовь добывали треньем.
Голоса,
много голосов,
очень много голосов, одинаковых и разных,
задумчивых и страстных, шерстяных, стеклянных, пряничных и наждачных.
Входя в покинутый дом, не говори даже в шутку "Здрасьте" -
может статься, ответит тот, кто тебя давно заждался.

…В общем-то, у судьбы опять - классический батхерт.
Все-то она, бедная, не научится держать себя в рамках.
Все обидчиво поджимает губы (здесь просится в рифму: "идите нахер")
и повторяет по кругу, как заведенная: век мой-волк мой-враг мой…
Вместе с тем - хочется слушать, о чем трещит сгорающий хворост,
хочется мазать нос и щеки жирной звериной кровью.
Кто-то называет это странное явление - "такой возраст",
я называю это явление чувством другого неба.
Невысокое, оно изрыто оспинами чудовищно-прекрасных созвездий,
недалекое, оно всегда вон за тем поворотом.
Телефон вибрирует в кармане джинсов - а номер абонента тебе известен.
В дверь еще не позвонили,
а ты уже знаешь, кто там.

(Голоса.
Много голосов.
ОЧЕНЬ МНОГО ГОЛОСОВ.)