Та, что пахла грейпфрутом, ванилью и детским кремом
Улыбалась мадонной с мерцающим тонким нимбом.
И с ладоней могла бы кормить тебя черствым хлебом,
Что ты даже завидовал резавшим Каму рыбам.
И смущался подростком, разгладив оборку юбки,
Когда ветер как грешник уткнулся в ее колени.
Ты молчал с ней о счастье и войны дробили сутки,
Ты ее не касался - но губы тепло горели.
А другая ножом каблука искромсала душу,
И следы от браслетов темнели до новой боли.
Проступали артерии вязью тончайших кружев
и в ложбинке груди ее тлели кристаллы соли.
Она пряно дышала - амбра и подкожный мускус,
Жизнь вокруг испарялась, сужалось в нее пространство.
Лихорадило после - прохлада, питье плюс уксус,
от укуса запястья пропитаный кровью лацкан.
А в февральские сумерки в ногу вступили обе
И развеялись запахи моря, цветов и перца.
Потому что с тобою слишком слышны пороки
Одного моего, деленного нА два, сердца.