Это
был единственный человек за всю мою сорокалетнюю жизнь, который меня
любил по-настоящему, искренне и честно. И не за заслуги, не за то, что я
хорошая девочка и могу перед гостями сыграть на пианино, и не за
пятерки в дневнике, не за то, что пою на табуретке, не за то, что
работаю на телевидении, и я круче, чем дочка соседки. А просто за то,
что я ее внучка, с двойками и нежеланием ходить на демонстрации 1 мая, с
нелюбовью к вязанию и уборке квартиры. Она пекла мне самые вкусные в
мире пирожки с черничным вареньем и подогревала картошку в сметане, она
договаривалась с соседкой, чтоб я каталась бесплатно на каруселях в
городском парке и позволяла читать книжки хоть круглые сутки. Корявым
из-за инсульта почерком она писала мне письма в пионерский лагерь и
всегда давала «рупь на ириски». Когда мне было девятнадцать лет, она
отстегала меня скакалкой, за то, что я не ночевала дома и не
предупредила. Она отстояла меня от всей семьи, когда было решено
отправить меня на работу в деревню дояркой в воспитательных целях.
Втайне от мамы она кормила меня, когда я в очередной раз уходила с
очередной ненавистной работы и не приносила денег в семейный бюджет. И
даже в 22 года, выйдя замуж, при ежемесячных женских болях я забиралась к
ней под бок и спала, пока боль не утихала. Мы могли с ней рубиться в
подкидного дурака часами, до икоты. Ее любили все мои кошки и собаки.
Она простила меня за то, что я притащила в дом взрослого ротвейлера,
который потом покусал ей руку. Бабушкина любовь была постоянной
составляющей моей жизни. Я ее не осознавала и считала чем-то обыденным и
естественным, как дышать. В 25 я уехала в другой город, редко звонила и
никогда не писала. Живой я больше бабушку не видела. Она умерла через 8
месяцев после моего отъезда. И единственный человек, которого она
узнала, придя в сознание перед смертью, была я. На фотографии.
С
того дня прошло 15 лет. Я сделала достойную карьеру, встречалась с
уникальными и всемирно известными людьми, видела множество потрясающих
мест. Много было интересного и замечательного за эти пятнадцать лет. Но я
больше не ем картошку в сметане, ненавижу чернику, от вида каруселей
меня тошнит. И все эти грандиозные пятнадцать лет я готова променять на
те самые несколько минут, что бы бабушка в последний раз в ее жизни
посмотрела не на мое фото, а на меня.