— Не могу спать, - говорит Сэм, прожигая ненавидящим взглядом потолок с уныло крутящимся в полутьме вентилятором, и на коже его блестит пот, а в голосе звенят первые нотки очередной злой истерики. – Жарко.
В аду – жарче, хочет невесело пошутить Дин, - и вовремя прикусывает язык.
«Даже если тебя зовут разумным, не худо бы иногда и помолчать», - старая-престарая пословица викингов, любимое изречение образованного пастора Джима. А разумным Дина Винчестера, по чести сказать, и близкие друзья еще не звали.
Стало быть, - просто заткнись. И все. В общем.
Жарко. Жарко так, как бывает лишь в сердце Глубокого Юга, в Джорджии, где шляются мало не на каждом углу черные зомби, где в мотелях средней руки до сих пор не удосужились обзавестись обыкновенными кондиционерами, где липнут к телу тонкие простыни и мгновенно нагреваются, - только голову опусти, - подушки, - и где, мать твою, душу еще раз продать проще, похоже, чем отыскать номер с двумя кроватями.
- Не могу спать…
Тихо. Почти с угрозой.
- Не нуди, Сэмми, - Дин демонстративно зевает. Дин встает. Тащится к холодильнику. Достает, бросает на грудь младшенькому горсть кубиков льда. – На. Охладись.
- Спасибо.
Прозрачный, сверкающий кубик, зажатый между длиннющими пальцами, медленно плывет по сэмовой груди, оставляет блестящий след на медово-смуглой коже, неторопливо, с чувством обводит розовые соски, спускается ниже – к идеальным квадратикам брюшного пресса, к ямке пупка на тощем животе… к тонкой полоске каштановых волосков, сбегающей вниз, под эластичный пояс боксеров в смешных скелетиках…
Дин думает: собственно, а почему нет?
Почему до сих пор – нет?
Ну, да, братья. Ну, типа неловко. Только… мало ли в их с Сэмом паскудной жизни такого, по сравнению с которым нелепое старинное слово «инцест» - так, херня, детский лепет на лужайке? Когда они в последний раз жили на бабки, приобретенные хоть более или менее законным путем? Когда?.. Слишком много «когда». Да хер бы со всеми этими «когда», - они, может, вообще завтра… оба…
Ладно. Пусть не «они». А вот Дин – точно. Тикают, тикают часики. Усмехается где-то красноглазая красотка Мэг, королева перекрестков.
Просто… тело. Фантастически красивое. Жаждущее. Властно требующее своего.
Провести сейчас по бедру, - вверх от острого по-мальчишески колена, задевая кончиками пальцев тонкие белые полоски старых шрамов, - вверх, к каштановым жестким завиткам в паху, к напряженно вставшему тонкому и длинному (длиннее динова) члену. Накрыть широкой ладонью красную, исходящую влагой головку. Подрочить… немного так. И – обхватить жестким, привычным ртом.
БЫЛО. Годы прошли, города, - а было!
Но – твою ж мать…
Было – не значит «будет».
По крайней мере – не в семейке Винчестеров, где принято… а что, в общем-то, принято?
ЧТО?!
Если когда-нибудь пьяного до усрачки Дина спросят – почему он до сих пор не лег с Сэмом, он честно ответит – не попросил по-настоящему. А попросит – и бешеный Дин, бисексуал, которому реально все равно, кого трахать, лишь бы по разу, раздвинет под малышом Сэмми ноги еще почище, чем белобрысая целка-десятиклассница – под обожаемым плечистым куотербэком из школьной команды. Еще и ляжет так, чтоб мелкому было удобнее.
Потому что Дин Винчестер не умеет в этой жизни только одного – отказывать младшему брату.
Никогда. Ни в чем.
А когда еще и самому хочется… так себе Дин тоже не шибко отказывать обучен.
Короче. И что теперь? Скользит, скользит кубик льда по смуглому животу, опускается – следовало ждать - за пояс боксеров.
И стоит у Дина Винчестера так, как стояло только раз. И так же болезненно, мучительно и зло смешивалось с жалостью…