'Чем дольше осмелишься вглядываться в
бездну, тем скорее поймешь, что бездна
вглядывается в тебя. Слова и иллюзии
гибнут, но остается вечная энергия трудов
людских, принадлежащих космосу'.
(Надпись на гробнице Аристотеля)
Он молча, в душевном оцепенении смотрел на пистолет в своей руке. Тусклый безжизненный отсвет металла словно приворожил, бередя сознание и вызывая сосущую боль где-то под ложечкой. Напряженно морща лоб, он старался поймать мысль, засевшую глубоко внутри, но в голову лезли какие-то беспорядочные образы, слова, картины прошлого. А, было ли у него прошлое? Кажется, что он живет один длинный- длинный бесконечный день, который повторяется с назойливостью мухи, кружащей над навозной кучей. Да…Что-то связанное с мухой. Нет, с навозом. Как она сказала? Чуть сморщив свой совершенный греческий носик? 'Да ты, просто дерьмо, и моя жизнь с тобой тоже дерьмо, в которое ты меня загнал'.
Он поморщился, будто от боли. От него ушла женщина, с которой он делил постель, которая всегда была рядом. Рядом настолько близко, что со временем перестал замечать, что она есть. Вот когда жена ушла из его жизни, аккуратно притворив за собой дверь…Вдруг ощутил внезапно обрушившуюся на него пустоту. Нет. Все ложь. Ничего он тогда не почувствовал. Или нет… Он почувствовал облегчение. Странное облегчение.
Рукоятка в ладони стала теплой. Подняв пистолет на уровне глаз, заглянул в дуло. Черная дыра тоннеля, не мигая, уставилась на него, маня и затягивая. Отведя руку, приставил дуло ко лбу, потом засунул в рот, обняв металл губами, чуть причмокнув. Закрыв глаза, представил, как его череп разлетается, разбрасывая серую слизь мозгов вверх и в стороны. Конец… Как сладок его миг, и как пугает бесконечность, в которую он может мгновенно провалиться вместе с болью, тоской. Всей своей никчемной и никому не нужной жизнью.
Осторожно вынув дуло пистолета изо рта, облизнул губы: во рту остался неприятный металлический привкус. Поднес стакан с джином к пересохшим губам, сделал глоток. Затем прицелился в зеркало, которое жена купила на блошином рынке в Париже. Внезапный грохот взорвал тишину комнаты. Старое зеркало в тяжелой бронзовой раме вспухло мириадами сверкающих осколков и обрушилось на деку рояля. Потревоженная арфа издала глухой стон и, перекатываясь волнами басов, глухо заворчала, замерев на одной стонущей ноте. С тупым удивлением он посмотрел на дым, тонкой струйкой уходящий в потолок, затем на рассыпавшиеся осколки зеркала на деке рояля. Реальность произошедшего ворвалась в него, обдав холодом сердце и выворачивая внутренности. Все тело обмякло. Руки, покрывшись испариной; задрожали мелкой, противной дрожью. Опустив глаза, посмотрел на пятно, расплывающееся на штанах: джин выплеснулся из стакана, когда он непроизвольно дернулся, испытав шок от звука выстрела. Глядя с бездумным удивлением на это пятно, он неожиданно икнул, потом еще… И уже не мог остановить неожиданно напавшую на него икоту. Он все икал и икал, а в голове проносилось недавнее: Надя, стреляющая из пистолета…Кажется, она сказала тогда, что расстреляла всю обойму. Почему он, такой педантичный и въедливый по отношению к оружию впервые в жизни положил пистолет, не почистив его и не проверив?…Значит, у нее была осечка, и если бы он нажал на спусковой крючок, когда дуло пистолета было во рту…
Он рассмеялся кашляющим смехом, выталкивая из сухого горла звуки. Когда это началось? Когда была пропущена та точка невозврата? Почему он сидит в кресле в мокрых штанах c пистолетом в руке и не знает, что дальше делать со своей гребаной жизнью?
Надя…Он вспомнил мягкое, такое знакомое до последней родинки тело, страстное дыхание, когда он доводил её до экстаза и она, уже не помня себя, плакала, содрогаясь от оргазма. Сжав зубы, помрачнел. Теперь другой мужчина будет ласкать её тело, которое принадлежало только ему. Теперь в объятиях другого похотливого, потного мужика она будет рыдать от страсти. Ну и черт с ней, черт с этим миром, который повернулся к нему задницей. Он ненавидит и её, и этот мир…
Бесс Ольга