Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий
до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я
тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле,
он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.

Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда
затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со
зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка
Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.

Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка,
он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус,
лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и
так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.

Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не
чувствует, как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня
чутье; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои итожа,
поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.