Последним тролейбусом в брошенный богом уют,
в холодную ванну с обглоданной сыростью тряпкой.
Сверять городские секунды с нехваткой минут.
Закручивать напрочь узлами протертые пятки.
Стремиться увидеть, как сбитые суки скулят
В своих недешевых авто из гламурного блеска.
За ними охотятся, их постоянно хотят,
Насаживая, как червя, на тончайшую леску.
А после везут то домой, то в горячий сироп.
Они привередливы к разным подвохам уюта.
А ты, как последняя баба, строгаешь укроп
для пойла, не знавшего мяса, но с привкусом супа.
Ложишься в постель не на шелк, а на пыльную гладь,
К тому, кто ни разу не слышал, как пахнут глинтвейны.
А хочется стать на минуту, как Бонни и Клайд,
И выплеснуть бедность из жаркого рта огнестрельных.
И деньги хранить не под мебелью, а в кошельке,
И вещи скупать в бутиках, а не хуевым оптом.
И лучше уж сукой продажной в парном молоке,
Чем в снежной крохмаленной блузе на скромненьком фото.
Садишься в троллейбус, небрежно поправив чулок,
В витринах рассмотришь свои не обвисшие формы.
И совесть давно прекратила морочить висок.
Монро не желает быть тенью нечаянной Нормы