Так тихо, словно и не было дождя.

Хотя нет. Вот он. С новой силой безжалостно колотит в окно, как бы предупреждая его, уже готового нажать на кнопку PLAY у музыкального центра, что другой музыки не нужно. Но первой понимает она, поэтому останавливает, накрывая его руку своей мягкой ладонью. И хотя есть еще какой-то звук, в отдалении напоминающий стук сердца, но и он теряется.

Уже ничего не изменить, хотя они могли бы попытаться остановиться и в этот раз.

Но… Слишком близко. Слишком душно. Слишком долго.

Он должен был бы покаяться во лжи, ведь кроме пары глотков бренди для запаха он ничего не выпил, ему нужно было лишь вызвать к себе жалость. Он так смешон, в первую очередь сам себе. Но ему просто необходима хоть капля жалости, которую он умело использует, чтобы наконец-то достичь своей цели. Не потому что он не желает большего, скорее наоборот. Но остановить себя - нет сил.

Больше никаких сил нет.

И ей следовало бы признаться, что она все знает, про ложь и про его желание. Но она молчит, а он продолжает медленно освобождать их от одежды.

Шорох. Минус ткань. Плюс отпечаток губ… на коже… на каждом миллиметре кожи, на каждом изгибе шеи. Произведение - в одном поцелуе, исполненном мистерии, но не приторно, почти с удушьем, и без фальши. Частное двух темпераментов и множества глупостей, совершенных ими.

Шорох. Минус ткань. Плюс руки на талии, бедрах… и её стон, такой желанный. Произведение дождя, биения сердца и этой божественной симфонии её голоса – лучшее, что он мог слышать. Странно, а ведь еще днем было так ясно и солнечно.

Шорох. Минус ткань. Плюс один её ищущий взгляд прямо в глаза. Сквозь душу. А там… темно- нефритовый плен. Почти черная от страсти и возбуждения амальгама. Как бездна, в которую они падают.

Шорох простыней.

— Ближе… - срывается с её губ.

И он не откажет, ведь их желания идеально совпадают, кажется, впервые за столько времени. И он позволяет себе завести ей руки за голову, и к контрасту странной музыки добавляется звук постукивающих друг об друга его дорогих часов и её браслета. Тот самый подарок, который она никогда не снимала. Он знал, он видел его. Всегда, даже после той дурацкой истории на парковке, она не изменила ему. Только не в душе.

Да и какая теперь разница, что было раньше если здесь и сейчас их время замедлило свой бег. Оно не остановилось, потому что так было бы слишком хорошо, и даже как-то не правильно, оно больше не так стремительно утекает сквозь пальцы, словно песок. А вместе со временем замедлилось и дыхание, в предвкушении чего-то нового, безумно желанного.

— Еще ближе… - она требует.

Она высвобождается из плена и помогает ему окончательно потерять себя одним лишь легким касанием губ. А дальше…

Страсть. Безумие. Жажда. Напряжение. Легкость. Нежность. Удушье…

И все это… Вместе… Взахлеб… Не отрываясь…

Её пальцы беспорядочно комкают черную шелковую простынь, затем, медленно перемещаясь на его спину, пытаются проделать то же самое. Губы, бесстыдно вспухшие от его поцелуев, пытаются что-то сказать. Вместо этого снова целуют. Они тонули, терялись, прятались в обреченности своего положения. А может это все-таки любовь?

Тонули.

Терялись.

Прятались.

«Глупо» - скажете?

Но разум давно утратил свой авторитет. Сознание, кажется, взяло краткосрочный отпуск. И все становилось похожим на большое безумие, на проклятье, на сон, в конце концов.

Безумие.

Проклятье.

Сон.

Нет! Только не сон!

Для них это реальность. Одна на двоих. И чтобы ни было потом, она останется с ними. И они найдут в себе силы не открещиваться, а примут её с благодарностью, … ведь они столько ждали друг друга.

Последний истошный крик на пике удовольствия. Один глубокий, обжигающий легкие сладостью вдох и медленный, расслабляющий тело выдох.

— Люблю тебя, - словно малышку убаюкивая, шепчет он.

Она в ответ лишь улыбнулась, прижавшись к его груди.

И дождь напевал ей колыбельную, пока она не забылась сном.