Стала ты под пыткою Татьяной,
онемела, замерла без слёз.
Босиком, в одной рубашке рваной,
Зою выгоняли на мороз.
И своей летающей походкой
шла она под окриком врага.
Тень её, очерченная чётко,
падала на лунные снега.

Это было всё на самом деле,
и она была одна, без нас.
Где мы были? В комнате сидели?
Как могли дышать мы в этот час?
На одной земле, под тем же светом,
по другую сторону черты?
Что-то есть чудовищное в этом.
- Зоя, это ты или не ты?

Снегом запорошенные прядки
коротко остриженных волос.
- Это я, не бойтесь, всё в порядке.
Я молчала. Кончился допрос.
Только б не упасть, ценой любою… -
Окрик: - Рус! - И ты идёшь назад.
И опять глумится над тобою
гитлеровской армии солдат.

Русский воин, юноша, одетый
в справедливую шинель бойца,
ты обязан помнить все приметы
этого звериного лица.
Ты его преследовать обязан,
как бы он ни отступал назад,
чтоб твоей рукою был наказан
гитлеровской армии солдат,
чтобы он припомнил, умирая,
на снегу кровавый Зоин след.

Но постой, постой, ведь я не знаю
всех его отличий и примет.
Малого, большого ль был он роста?
Черномазый, рыжий ли? Бог весть!
Я не знаю. Как же быть? А просто.
Бей любого! Это он и есть.
Встань над ним карающей грозою.
Твердо помни: это он и был,
это он истерзанную Зою
по снегам Петрищева водил.
И покуда собственной рукою
ты его не свалишь наповал,
я хочу, чтоб счастья и покоя
воспалённым сердцем ты не знал.
Чтобы видел, будто бы воочью,
русское село - светло как днём.
Залит мир декабрьской лунной ночью,
пахнет ветер дымом и огнём.
И уже почти что над снегами,
лёгким телом устремясь вперёд,
девочка последними шагами
босиком в бессмертие идёт.