Чувствую, что сейчас снова заплачу, стоит только вспомнить эту историю. Но мне очень нужно ее рассказать: есть люди, которым мой пример мог бы сослужить добрую службу. Тогда у меня, по крайней мере, будет иллюзия, что я разрушил самую прелестную в моей жизни любовную историю не вовсе зазря.
Все началось с шутки. Помню как вчера.Я ее спросил, может ли она доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова решительно на все. Тут я улыбнулся, и она тоже. Если бы мы только знали!
И конечно, с того дня все пошло наперекосяк.Прежде мы занимались любовью без устали и ни о чем ином не помышляли. Других доказательств любви нам не требовалось. Как выпить стакан воды -- только приятнее. И жажда не утихала. Стоило ей на меня поглядеть, и мой живчик просыпался. Она приоткрывала губы -- мои тотчас туда приникали; ее язык лизал мои резцы, у
него был пряно-клубничный привкус; я запускал пятерню в ее волосы; ее ладонь ныряла мне под рубашку и гладила спину; наше дыхание учащалось; я расстегивал ее черный кружевной лифчик, выпуская на волю соски; у них был вкус карамелек; ее тело было как кондитерская, как магазин самообслуживания, где я не спеша прогуливался, примериваясь, к чему приступить сначала: к влажным трусикам или к грудям (две в одной упаковке); когда мы поддавали жару, нас уже нес поток со своими приливами и отливами, а когда кончали, я орал ее имя; она -- мое.
Точка с запятой -- очень эротичная штука.
Мы были самой что ни на есть влюбленной парочкой. Все оборвалось, лишь только мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто заниматься ею было недостаточно.
Начали мы с пустяков. Она просила меня на минуту задержать дыхание. Если мне удавалось, значит, я ее люблю. Ну, это нетрудно. После этого она оставляла меня в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черед.
" Если ты меня любишь, подержи палец над огнем и не убирай, пока не скажу".
Она меня любила, точно. Мы очень веселились, обхаживая волдырь на ее указательном пальце. Чего мы не подозревали, так это что суем пальчик в шестерни адской машины, от которой добра не жди.
Теперь каждый поочередно пускал в ход свое воображение. Вслед за цветочками появились и ягодки. Чтобы доказать ей мою любовь, я должен был в порядке перечисления:
-- полизать ночной горшок;
-- выпить ее пи-пи;
-- прочитать до конца роман Клер Шазаль;
-- продемонстрировать мошонку во время делового завтрака;
-- дать ей сто тысяч франков без права к ней прикоснуться;
-- получить от нее пару пощечин при всем честном народе в кафе "Марли" и снести это безропотно;
-- десять часов простоять запертым в шкафчике для метел и тряпок;
-- прицепить к соскам металлические прищепки-крокодильчики;
-- переодеться женщиной и сервировать ужин для ее подруг, пришедших к нам в гости.
Со своей стороны, проверяя, сильно ли она меня любит, я заставил ее:
-- съесть на улице собачий помет;
-- проходить с жесткой резиной в заду три дня, а в клозет ни-ни;
-- посмотреть с начала до конца последний фильм Лелюша;
-- без анестезии сделать себе пирсинг между ног;
-- сходить со мной на вечерний прием и смотреть, изображая, что все в порядке, как я одну за другой лапаю ее подруг;
-- отдаться тому самому псу, чей помет она ела;
-- целый день в одном белье простоять привязанной к светофору;
-- в свой день рождения вырядиться собакой и встречать лаем каждого гостя;
-- явиться со мной в ресторан "Режин" на поводке.
Лиха беда начало:нас охватил охотничий азарт. Но это еще цветочки. Ибо затем по обоюдному согласию было решено, что мы вовлекаем в наши любовно-боевые операции третьих лиц.
Так, в один из дней я привел ее к моим знакомым, склонным к садизму. С завязанными глазами и в наручниках. Перед тем как им позвонить, я освежил в ее памяти правила игры:
" Если попросишь перестать, значит, ты меня больше не любишь".
Но она и так все знала назубок.
Трое моих приятелей начали с разрезания ножницами ее одежды. Один держал ей локти за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки. Она чувствовала прикосновение к коже холодного металла и содрогалась от тревожного ожидания. Когда она осталась голышом, они принялись ее оглаживать везде: грудь, живот, ягодицы, киску, ляжки, затем все трое поимели ее и пальцами, и еще кой-чем, сперва по отдельности, а затем все разом, кто куда; все это у них вышло очень слаженно. После же того, как они все вместе хорошенько позабавились, пришел черед вещей серьезных.
Ее руки привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку с глаз сняли, чтобы она могла видеть кнут, хлыст и плетку-семихвостку, затем ноги примотали к стене веревками и снова завязали глаза. Мы хлестали ее вчетвером минут двадцать. К концу этого предприятия было трудно определить, кто больше устал: надрывавшаяся от криков боли и жалобных стенаний жертва
или палачи, вымотанные этой поркой. Но она продержалась, а следовательно, продолжала меня любить.
Чтобы отпраздновать все это, мы поставили ей отметину раскаленным железом на правой ягодице.
Затем настала моя очередь. Поскольку я ее любил, мне предстояло выдержать все не дрогнув. Долг платежом красен. Она повела меня на обед к одному своему "бывшему", то есть к типу, которого я заведомо презирал.
В конце обеда она изрекла, глядя ему в глаза: "Любовь моя, я тебя не забыла. -- И, кивнув в мою сторону, продолжала: -- Этот недоносок никогда не восполнит мне того, что мы некогда с тобой пережили. Вдобавок он такое ничтожество, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и не пикнет".
И я не двигался с места, пока она седлала моего злейшего врага. Она поцеловала его взасос, поглаживая рукой его член. Он в изумлении уставился на меня. Однако коль скоро я не реагировал, он в конце концов поддался ее натиску, и вскоре она насадила себя на его инструмент. Никогда ни до, ни после я так не страдал. Хотелось умереть на месте. Но я продолжал твердить себе, что эти муки -- доказательство моей любви. Когда же они завершили дело обоюдным оргазмом, она обернулась ко мне в изнеможении, истекая потом, и попросила меня удалиться, поскольку им захотелось все начать сначала, но уже без меня. Я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял ее: "Сжалься, потребуй уж лучше, чтобы я отрезал себе палец, но только не это! "
Она поймала меня на слове. Мой соперник лично отхватил мне первую фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но не так ужасно, как оставлять их наедине. К тому же потерять возможность ковырять в ухе левым мизинцем -- не такая уж большая жертва в сравнении с пробретением рогов от такого пошляка.
Но после этого наша любовь потребовала новых, еще более внушительных доказательств.
Я заставил ее переспать со своим приятелем, у которого была положительная реакция на СПИД. Притом без презерватива (во время одной ночной оргии).
Она попросила меня ублажить ее папашу.
Я вывел ее на панель. Дело было на авеню Фош; ее там застукали легавые, а потом изнасиловала целая бригада патрульной службы плюс несколько ошивавшихся рядом бродяг, а я и мизинцем не пошевелил -- тем самым, что она мне оттяпала. Она же засунула распятие мне в анус во время мессы на похоронах моей сестры, предварительно приказав трахнуть покойницу.
Я перетрахал всех ее лучших подруг у нее на глазах.
Она заставила меня присутствовать при ее бракосочетании с сыном богатого биржевика.
Я запер ее в погребе, где кишели крысы и крупные пауки.
Не умолчу и о самом паскудном: она зашла в своих извращениях так далеко, что заставила меня пообедать тет-а-тет с Романой Боренже
На протяжении года мы проделали все, решительно ВСЕ.
Были уже почти не способны придумать что-либо новенькое.
И вот однажды, когда настал мой черед ее тестировать, я наконец нашел высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ.
Отметавшее все сомнения насчет того, что она может когда-нибудь меня разлюбить.
Нет-нет, я ее не убил. Это было бы слишком просто. Мне хотелось, чтобы ее муки не прекращались до конца дней, ежесекундно свидетельствуя о ее неугасимой любви до последнего вздоха.
Поэтому я ее бросил.
И она никогда меня больше не видела.
С каждым днем мы все сильнее страдаем и рвемся друг к другу. Мы льем слезы уже многие годы. Но она, как и я, знает, что ничего изменить нельзя.
Наше самое прекрасное доказательство любви - вечная разлука.