Тишина. Тишина, которой теперь измеряются секунды и минуты, что складываются в часы, сутки и месяцы… тишина, среди которой даже стук сердца кажется невыносимо громким, словно колокольный перезвон. Стынет кофе, и измятый, скомканный носовой платок маячит перед глазами, как бы извиняясь, что он очутился здесь, такой яркий и не к месту радостный.
Она смотрит на него и силится закрыть глаза, чтобы не видеть этот ненавистный кусок красно-зелено-желтой материи, но не выходит – кусает губы, и к соленому привкусу слез примешивается терпкий вкус крови. Странное ощущение: и уже не хочется изливать душу и просить помощи у Господа Бога, не хочется тыкаться в мокрую подушку или мамино плечо. Весь дом спит, вернее: каждый думает, что его обитатели спят, а в действительности – только видимость… Она выключает свет, чтобы в конец не расстраивать маму, и забирается под одеяло, а там холодно, и ничего не значит даже то, что оно ватное… Холодно внутри, ледяное всё, и вряд ли кому под силу растопить этот лед. Невыносимо… Она забирается на подоконник, берет ручку и свой дневник.
***
Что я ему завтра скажу? Он же будет обвинять себя всю оставшуюся жизнь. Но почему все так вот? Глупо, обидно и больно? Почему так больно? Он меня не простит, не простит себя… да и я себя не прощу никогда. Мы виноваты оба. Но почему именно сегодня? Не вчера, не завтра, не неделю назад, а именно сегодня? Как завтра мне смотреть ему в глаза? Я не сберегла его… У меня не хватит сил поехать завтра в аэропорт. У меня нет больше сил ни на что. Бессмысленно кого-то обвинять – все, что случилось – воля Господня. Кого я оправдываю! Воля Господня, какая воля? Как мне смотреть в глаза! Я ненавижу себя! Неправда, нет ничьей вины в произошедшем! Так просто вышло. Но он не переживет… да, за что ты так с нами, Боже? Разве мы были бы плохими родителями? Он же так ждал его появления… Я должна была солгать ему сегодня, иначе нельзя, иначе бы он просто не вернулся домой, он бы пропал, он бы исчез от горя, растворился в своей беспомощности.
Приговор: «Жаль, но вы потеряли ребенка…». Не жалостью измеряется эта боль… Ее вообще нельзя измерить, если только тишиной. Прости. Я не сберегла нашу кроху, я слишком много хотела от этой жизни. Это я виновата, это целиком и полностью моя вина.
Я не достойна твоей любви… У тебя все будет хорошо, тебе без меня легче будет справится…
Сейчас в памяти всплывают все минуты, которые я провела на этом подоконнике, глядя на церковь. Спасибо Тебе, Господи, за то, что так часто просила у Тебя помощи, вот так, не слезая с этого подоконника, просто смотря на церковь. Знаешь, я никогда не думала, что так рано придется сказать Тебе: «Здравствуй». Пусть чувство вины умрет вместе со мной. Мама, я знаю, что ты первой найдешь эту тетрадь и знаю, что ты ее прочитаешь, я хочу, чтобы ты прочитала… А еще, мамочка, я знаю, что ты никогда не скажешь ему, что я потеряла ребенка раньше, чем ушла из жизни сама, пусть он винит меня, пусть лучше он ищет причины только моей смерти и только меня винит во всем. Тогда ему будет легче жить, а мне не полегчает уже никогда. Мама, надеюсь, ты тоже меня простишь когда-нибудь. Тебе есть ради кого жить. А Он вас будет хранить. Всех. Ты поймешь меня, когда пройдет время.
Странное чувство - последний раз видеть мир и ночь с высоты нашего 9 этажа. Последний раз видеть жизнь, Которая сегодня умерла во мне.