Мне снится ересь. Ей-богу. С завидной частотой я вижу сюжеты собственной смерти, которым позавидовал бы сам Тарантино, ибо из них при должном усердии можно было бы смонтировать целую картину. Такую, знаете – десяток альтернативных финалов, конец открытый, неопределенный, из разряда «ежели умен достаточно – додумаешь сам».
Ориентируюсь в них по голосам, по знакам, по скрытому подтексту (куда ж без него?), не мучаюсь догадками, расшифровать не пытаюсь, предсказать тем более.
Брожу по заброшенным городам на Ближнем Востоке, исчезаю в горах Тибета (можно мне эту опцию завернуть?), срываюсь в расщелину безымянного каньона, ловлю пулю головой, ломаю хребет, инфаркт от испуга, наконец, съедает меня большой белый медведь в двух сотнях миль к северу от Полярного круга.
Радует воображение, да и подсознание тоже. К вечеру просыпаюсь помятый, смотрю в потолок, моргаю долго и с усердием, удивляюсь, что жив и по-прежнему пребываю в практически добром здравии. Уверен, что тот конкретный сюжет мне уже являлся как бы невзначай между третьим и пятым часом пополудни, скомканный, быстрый, вперемешку с другими, нудными.
Возвращаюсь в дела и будни, жду продолжения сюжета, который год не напишу письмо Квентину, слышишь, Квентин? А может, стоило? Может он и ответил бы.