Нам дана жизнь с непременным условием
храбро защищать ее до последней минуты.
Чарльз Диккенс
Сев напротив дверей в палату интенсивной терапии, я закрыл глаза. Никогда такого раньше со мной не было, — как перед смертью, вся жизнь пронеслась. Лондон. Пожар. Госпиталь, Марк — жгущая боль от его зубов, ощущение: сердце разорвалось… Последний раз я такое испытывал в 1909 году. В памяти всплыли воспоминания, которыми я дорожу. День, когда приехала дочь лучшего архитектора Самеркрова, я не забуду! Каждую минуту я следил за ней, не спуская глаз. Она казалось такой беззащитной, ранимой. Ее милое личико никогда не улыбалось, и детскую беззаботность она давно сменила на серьезное выражение лица взрослого набравшегося жизненного опыта человека. Я точно знал: странная и невыносимая тяга к человеку, до добра не доведет! Но поделать с собой ничего не мог. Она — магнит, я — металл. Трэйси видела еще за год до ее переезда, что с нами будет. Но тогда я ей не поверил. Трэйси, видения которой всегда правда, на этот раз ошибочные? Неужели, дар притупляется со временем? Меня лишь настораживало то, что я не могу читать ее мысли, как будто она выключила их громкость для меня. Или их у нее нет, но так не может быть, она же человек! Может, это со мной что-то не в порядке? От мыслей о ней моя голова раскалывалась на кусочки!
По ночам, влезая к ней в комнату через окно, которое она не закрывает на щеколду, я наблюдал за ее сном. Во сне она похожа на маленького ребенка, который спит не спокойно. Вертится с боку на бок, скидывая с себя одеяло. Стоя у кровати, я слышал ее дыхание, как сладко она посапывает во сне. Ее сердце билось с невероятной скоростью, но так отчетливо слышался каждый его удар. И запах исходящий от нее; незабываемый, манящий к ней. Запах ее крови, гоняемый работающим сердцем по сосудам, мне так хотелось, вкусив, насладиться ею. Но я не мог себе этого позволить, я точно знал: она должна жить! Потихоньку я накрывал ее одеялом, наверное, со стороны выглядело — мама заботиться о своем маленьком ребенке. Но она спала так крепко, что не чувствовала этого. Больше всего я боялся, что она проснется среди ночи и испугается моего присутствия в ее комнате. При каждом ее движение я срывался, бежал к окну, но оборачивался, она всего лишь поворачивалась во сне.
Еще труднее мне сдерживаться в школе. Когда она сидела так покорно и рядом. Я мог до нее дотронуться. После этого я не мог спокойно существовать на Земле. Я знал, что с ней может произойти что-нибудь, она ведь такая неуклюжая, магнит для неприятностей. Боится крови, даже разговоры о ней заставляют ее сознание затормаживать работоспособность — она теряет сознание. Но большая опасность для нее ходит по пятам, это я. Я могу сорваться и укусить ее. Последствия будут уже не обратимыми! Именно тогда, я дал сам себе клятву: оберегать, сохранять жизнь как бы мне не было сложно, как бы мне не хотелось ее. Она будет жить, она будет человеком!
Нарушить эту клятву я не мог. Но под удар поставил раскрытие нашей тайны для всех в школе, спасая ее от машины, которая размазала бы по асфальту ее или впечатала в ее старенький Форд. По глазам, я видел, что она не поверила отговорке про ударенную голову, она все перепутала, а я стоял рядом.
А потом я не вовремя влез в ее окно. Я думал, она спит, раз свет в комнате не горит. А потом мысли Трэйси «кричали», что она может умереть. В ванной она потеряла сознание из-за удара головой. Я не мог позволить умереть ей, поэтому вытащил ее. Своими чуть приоткрытыми глазами она увидела и поняла, кто ее спас. После этого я думал, она расскажет все Майклу, а тот либо ее в психушку сдаст, либо напишет на меня заявление в полицию, если поверит, в чем я сомневаюсь. Но она покорно молчала.
Следующими ночами, во сне она звала меня. Разговаривала (во сне) со мной, обвиняла в чем-то. Потом просыпалась с криками. Неужели: это я пугал ее? Больше всего я не хотел пугать ее! Мне приходилось ускользать в окно, врывался Майкл с перепуганным видом.
Я не мог рисковать ее самой ценной для меня жизнью, поэтому уехал, ничего не сказав. Но я сожалел эти две недели, которые меня не было в Самеркрове, что не могу видеть ее глаза. Я не знаю как она, жива ли? Звонить домой мне было стыдно, за такую вольную отлучку от моей стаи. Две недели я провел в Джуно у своих старых знакомых вампиров, которые тоже против приношения в жертвы людей, для того чтобы утолить жажду крови. Наше удовлетворение потребностей дается слишком высокой ценой.
Вернуться меня вынудило чувство долга, я не мог так подвести Марка. За всю жизнь он для меня столько сделал, а я поступаю так низко, ведясь на своих желаниях, а не на здравом уме и рассудке. Мне было стыдно смотреть после такого ему в глаза, а Мелисса, я думал, она не простит. Но она с такой радостью кинулась мне на шею; она заменила нам всем мать.
Пока я путешествовал, в голове зарождались ноты. Вернувшись, я доработал их. Но признаться даже себе не мог, не верил, что она сподвигла меня.
Больше сопротивляться влечению я не мог! Мое запечатление произошло в кротчайший срок — несколько недель. Мне бы очень хотелось, чтобы и ее запечатление стало подобным, но это снова ставит под угрозу ее жизнь. Чтобы разобраться в сути запечатления, я взял у Марка кое-какую литературу. Прочитав, я долго размышлял какой из видов импринтинга у меня — объект пищи, жертва или на уровне полового инстинкта, особь противоположного пола, читающий романы о вампирах при этом, не веря в них, и слушающая рок-музыку. Так не похожею на меня в ее возрасте. Я пришел к выводу. Эффект первого впечатления — влияние мнения о человеке, которое сформировалось у меня в первые минуты при первой встрече, на дальнейшую оценку деятельности и личности этого человека. Факторами этого впечатления выступили особенности внешнего облика и поведения Аврил, а за ними и ее особенный запах последовал.
Я следовал за ней по пятам, читал мысли людей, с которыми она общается, только так я мог узнать о ней, как можно больше. Разговор с Кэролайн не дал мне ничего нового, она тоже не слышит ее мысли, что для нее такая же необъяснимая загадка, как и для меня.
Я думал, она перестанет тянуться к нам, узнав, кто мы такие. У нее никакого инстинкта самосохранения! Наоборот, она старалась мозолить мне глаза, дразнила своими жестами, поведением, притягивала своей неповторимой красотой. Ее кроткая улыбка; я бы только и смотрел на нее, мне очень хотелось коснуться губ пальцами, очертить их контур.
На скале, я держал ее за руку как можно крепче, чтобы она не сорвалась с обрыва вниз. Но я мог сорваться в момент, когда она поранила язык об мои выступающие клыки. Я почувствовал, попробовав ее кровь с языка. Этот вкус незабываем, как вино. Чем слаще виноград, тем ароматнее, приятнее вкус у вина. Я боялся, что не смогу отстраниться от нее, мне хотелось укусить ее; все мышцы напряглись до предела. Для ее же блага, я оттолкнул ее от себя, превратившись в животное, я стоял со звериными инстинктами хищника на четвереньках и, рыча, смотрел на нее голодными глазами. Ее карие глаза излучали страх от увиденного, она закрыла лицо руками, чтобы не видеть этой картины, которую я бы хотел стереть из ее памяти, но мне это не подвластно! Последней каплей надежды на отстранение от нас стало ее признание; «Я люблю тебя!..» — произнесла она, смотря мне в глаза, своими полными слез, которые так спешно катились вниз по ее щекам. Тут я понял, что исправить я ничего не смогу, ее импринтинг свершился. Я снова пообещал себе: никогда она не будет плакать, тем более из-за меня или другого вампира, я не допущу этого! Ее слезы — оружие для меня, как в сказках осиновый кол для нечестии. После этого не мог не ответить ей тем же, ведь она — это моя жизнь, мое существование! Мое сердце…
По ночам, она так крепко прижималась ко мне, что мое давно охладевшее тело становилось теплым. Оставить ее на минуту я не мог, да и не было желания! Ритм ее сердца — умиротворяющая колыбельная для меня, жаль, что я не могу как она, закрыв глаза, поспать часок, другой.
Человеку, который любит музыку и неплохо (для своего возраста) разбирается в ней, я не думал, что понравится мое сочинение. Не сказав имени автора, она догадалась сама, похвалив.
Я никогда не прощу себе этого странного события, ее падения со скалы. Я не верю: она не могла сама спрыгнуть с выступа, у нее для этого не было оснований. После потери сознания, она Марка убеждала не один сеанс, что она не суецидница-малолетка. Я уверен: в ее аварии виновата Марла с ее враждебно настроенным кланом. И поэтому так не оставлю, во что бы то не стало, я разберусь!
Марк все не выходил из палаты, уже шестой час он оперирует Аврил. Я слышу, как бьется ее сердце. Ритм становится все тише, не равномернее. Сердце делает удары «через раз». Майкл с воплями и недовольством ходит из одного конца коридора госпиталя в другой. Каждые десять минут подбегает к дежурной медсестре и заставляет, давя на бедолагу, узнать, как проходит операция, и когда она закончится. Девушка каждый раз предлагает ему выпить горячий кофе, он соглашается. Она, понимая, что ночь будет не спокойной, в очередную чашку подмешала успокоительно, посоветовавшись с врачом. Но оно не подействовало на Майкла, он продолжал нервничать. Завтра должна приехать Ева, что же здесь будет? Хорошо если она не попадет в больницу с нервным срывом, после того как Аврил не приедет встречать ее в аэропорт, как обычно.
Наконец в дверном проеме платы, напротив которой я сижу, появился Марк. К нему подбежал Майкл, с мольбой в глазах и мыслях.
— Она будет жить? — на глазах Майкла выступили слезы.
— Майкл, она в коме. Прогнозировать на данный момент улучшения или ухудшения я не могу, неизвестно, как подействует на ее мозг состояние комы.
— Неужели: все так плохо?
— Ее состояние стабильное. Тебе надо попытаться успокоиться, езжай домой, — положив руку на плечо Майкла, произнес Марк. — Не переживай, уход за ней будут осуществлять квалифицированные медсестры, и я буду наблюдать за ее состоянием, она поправится, мы должны надеяться!.. Поезжай домой, тебя все равно никто не пустит кней.
Похлопав по спине Майкла, Марк направился ко мне. Майкл, посмотрев на двери палаты, развернулся и пошел медленными шагами к выходу.
— Как это могло произойти? — с недоумением смотрел я на Марка. Он отрицательно покачал головой. Его глаза внушали надежду на будущее, у меня было желание уговорить Марка разрешить мне пройти к ней, но я слышал его мысли. Они кричали: сегодня ей нужен особый покой, пусть побудет одна в палате.
— Завтра приезжает ее мать. Ты объяснишь все ей правильно?
— Конечно, Майкл не в состоянии ей что-либо сказать вразумительного. Роберт, поезжай и ты домой. Мелисса волнуется, и Трэйси переживает. Ты должен сообщить им, что Аврил жива. Ты должен успокоиться, я тебя не узнаю. Ты выглядишь усталым, и таким… человечным… Я останусь с ней, если что-то понадобиться я позвоню тебе, иди!..
Кивнув, я пошел прочь. Медсестра смотрела на меня с жалостью. Кинув на регистрационную стойку халат, я выбежал на улицу. Сверху поливал дождь. Разрываясь, я не знал куда идти — домой, чтобы успокоить Мелиссу или влезть через окно в комнату Аврил?