Е го голова на моих коленях и едкий дым, от которого слезятся глаза. Я пою ему вслух колыбельные, одну за другой, а он докуривает тридцатую сигарету. От никотина тошнит и кружится голова. Я глажу его дрожащие руки, а он вырывает их и улыбаясь, ищет неглядя очередную пачку. Его зеленые глаза, подернутые тусклой пленочкой безумия, неотрывно смотрят куда-то вверх. Я перебарываю в себе желание провести по его векам лодонью, боюсь, что закрою эти глаза навсегда. Голос немного дрожит…

О н не находит пачки, только мои запястья. Сжимает, кажется, слишком сильно: - Где? Зачем ты забрала? Я знаю, они у тебя! Верни, верни, верни! - словно ребенок, начинает он подвывать. Наши голоса сливаются в одну безумную колыбельную. Пои пальцы синеют, а вены на руках вздуваются.

Я знаю, его шизофрения прогрессирует. Он перестал узнавать меня вчера…
Шизофреники курят больше трех пачек в день. Я не вижу, чтобы ему это помогало, но даже его лечащий врач запретил мне препятствовать его желанию делать из квартиры газовую комнату. Шизофреники чертовски много курят.

В скоре он успокаивается, его руки ослабевают и дыхание становится мерным и тихим. Я оккуратно освобождаюсь из его объятий и оставляю его в этой комнате, безмятежно спящем на старом сером диване. Мурлыкая засевшую глубоко в голове мелодию, прячусь на кухне и непослушными пальцами включаю конфорку. Закуриваю первую в жизни сигарету, жадно втягиваю в себя горький дым и тут же глухо закашливаюсь. Кто из нас по настоящему безумен?

Моя шизофрения прогрессирует. Вчера я перестала узнавать себя.