Плеснула в небо чаем.

Обожглась.

Я сказала воде в ванне: "Давай как-нибудь без истерик" -
как ты мне тогда.

Она не обиделась, не стала холоднее.

Только потолок у соседей снизу заплакал.

Так тихо, что первые семнадцать лет никто не слышал, как по перилам
текли вывихнутые руки.

Слова в подъездах тоже мечтали напиться влажным воздухом и хрипло шагнуть.

Либо с губ, либо с восьмого, лишь бы не ошибиться хромым подоконником.

Бей так, чтобы потом все швы на внутренней стороне лица, ладно?

Расставались и думали, что будет слабее и легче без этих ниток в зашитом горле.

Твое дыхание, увезенное на "скорой".

Мои губы, которые я смывала вместе с помадой перед сном.

Просила не путать кожу с тональником, меня - с ней.

Расставались и снова звонили, душили улыбкой сигареты, и каждое "привет" вымученное, вырезанное по трафарету, прожигало на разжавшейся ладони пятна.

Промахнулись ресницами.

В телефоне кто-то долго и тихо просил понять.

Так тихо, что я больше не поправлюсь.

Сначала мы говорим: "Как всегда".

А потом: "Как раньше".

Я не знаю, кто кого не уберёг.