За эндцатым летом, за эндцать одной пургой
расстанусь легко со слезами в подушку, тоской беспричинной.
А в следующей жизни я стану совсем другой:
мужчиной, конечно, мужчиной.

А в следующей жизни я стану блондином; рука легка,
черты изящны, во взгляде – две тьмы кромешные;
такой весь, как будто явился на землю издалека –
свободный, чужой, нездешний.

А я изловлю такую, чтоб диковата была и горда,
но грела на сотню ватт, а пела на сто килогерц; и
вокруг будет много, - но хватит мне одного тогда
её заводного сердца.

…И, когда она наконец прижмётся к моей груди,
начнёт мне верить, начнёт исходить по бумаге строчками, -
я чуткими пальцами стану искать – и сразу же находить, -
её болевые точки.

Ей будет казаться – мир держится на волоске.
Ей будет казаться – здесь вечная темнота и вечное перепутье.
Ей будет больно – как никогда, нигде и ни с кем.
Она всегда ко мне возвращаться будет.

***

Так долго ещё, – не одна зима, не одна весна.
Ещё так рано – не время ни с кем прощаться.
…Мне хочется знать наверно, мне хочется только знать,
счастлив ли ты в этой жизни, мой милый.
Счастлив ли.