Я не знаю, зачем вообще согласился на эту встречу. Видимо, для того, чтобы не обидеть человека. Мы не виделись почти месяц и она абсолютно не изменилась. Такие же насыщенные, бирюзовые волосы и линзы цвета глубокой синевы. С тех пор, как я прекратил с ней общение, она и сама не шла на контакт, но, похоже, сейчас ей это стало необходимо.
По-большей части, она рассказывала о том, что происходило в её жизни. Я молчал. Я ничего практически не знал о ней т.к ранее наше общение едва выходило за пределы обсуждения общего дела и совместных проектов. Когда он закончила рассказывать о происходящем, вдруг последовал вопрос:
— Вы читали "451 градус по Фаренгейту"?
— Разумеется. Я прочёл практически все труды и произведения Брэдбери.
— Вот. Сейчас всё напоминает мне ситуацию, когда Кларисса Маклеллан и Монтэг шли по улице вместе. Кларисса без умолку болтала, а Монтэг угрюмо шёл рядом.
— То есть я угрюмый в твоих глазах?
Это сравнение вызвало у меня улыбку, но и ощущение пробежавшего внутри холода т.к я понимал, что доля правды в этом есть.
Она громко засмеялась. Всегда поражали люди, которые посреди улицы могут искренне засмеяться, не обращая внимания на прохожих, просто радуясь чему-либо.
— Нет, вы не угрюмый. Серьёзный. Гай Монтэг в книге тоже был серьёзным, когда гулял с Клариссой. Просто, пока она говорила ему очевидные вещи, он чувствовал, как рушится его мир.
Я продолжил молчать. Разве я похож на того, кто половину жизни сжигал книги и свято верил, что его предназначение - разжигать, а не гасить? И прожил ли я большую часть жизни, убеждённый чьими-то иллюзиями?
— Наверное, мне нужно сейчас найти одуванчик, чтобы совсем следовать традиции?
— Одуванчик?
— Да, одуванчик. Чтобы потереть им подбородок и выяснить, влюблены ли вы.
Снова звонкий смех, который пинком вернул меня в реальность. Одуванчик, влюблённость, она явно слишком близко воспринимает прочитанное. Это не так уж и плохо, но и не хорошо.
— Влюблён.
— Да? Надеюсь, не как Монтэг, иначе это было бы грустно.
— Я тоже надеюсь.
Наступила тишина. Она молча шла, осматриваясь по сторонам.
— Очень красивые фотографии, спасибо. Моему руководителю понравилось.
— Я рад. Не так часто удаётся фотографировать людей.
— У вас много знакомых, которые работают с фотографиями. Разве вы не фотографируете их?
— Не все мои знакомые интересны.
Снова тишина. Порой мне казалось, что она тщательно подбирает слова и темы, общаясь со мной, словно боясь сказать что-то лишнее. Я не выдержал первым.
— Почему ты тогда сказала, что привязалась ко мне?
— Потому что не хотела держать это в себе. Разве это плохо? Мне стало легче, а вам всё равно и так.
— Я спрашиваю не причину признания, а причину привязанности. Почему?
— Дайте мне подумать.
Хорошо. Я молча кивнул и замедлил шаг. Пускай думает, сколько душе угодно. И, всё же, она была очень странной. Наверное, всё дело в искренности. Да, именно в этом. Она была по-детски искренней и честной. Не боялась говорить о чувствах, о том, что у неё в голове, чего она хочет и т.д,.
— Вы хороший. И в вас есть что-то, что цепляет изнутри. Вы многое знаете, интересно мыслите и с вами хочется просто быть. Даже не играет роли время. Час, день, год или вечность. Не думайте, что мне больно от этого. Я напротив рада, что вы любите кого-то. Наверное, это хороший человек, который понимает как ему повезло с вами.
Я ничего не ответил. Просто продолжил молча идти дальше. Остаток прогулки мы прошли в тишине. Она больше ничего не говорила. Лишь дойдя до дороги, ведущей к её дому, она сказала:
— Была очень рада снова увидеть вас. Перечитайте "451 градус по Фаренгейту".
— Непременно. Думаю, начну сегодня вечером.
— До новой встречи.
— До свидания и удачи.
Я спокойно развернулся и пошёл своей дорогой, как услышал звук быстрых шагов и чья-то рука осторожно развернулся меня, схватив за локоть. Это была она. В её взгляде читалась непонятная тревога.
— Может, ваш мир тоже должен быть разрушен, чтобы вы начали чувствовать?
Я смог лишь ошарашенно смотреть на неё. А она медленно отступила, опустив глаза и решительно быстро направилась противоположной тропой.