Иногда я опасаюсь, что из-за отсутствия у нас обоих правильных моральных настроек и ориентиров они собьются и у нашего сына, который прекрасно видит и понимает, что его родители состоят не совсем в нормальных отношениях, балансируя на грани безумия и нравственного порицания.
Я никогда не буду извиняться за то, какой есть. Со мной всё понятно: моральный урод и калека, не способный на долговременные отношения ни с кем, у кого есть пульс, и таким генетическим наследием, что проще было бы убить себя, чем попытаться реабилитироваться и наверстать упущенное когда-то. Я обманываю, предаю без угрызений совести и вру о своих чувствах, если это поможет мне добиться желаемого. Люди для меня ничто. Со мной всё понятно. Я совершенно не святой и даже не могу претендовать на что-то около того.
Она же для меня загадка. Ничего, что могло бы оправдать меня, с ней не было. Только то, что своим поведением и поступками я сломал её, вывернул наизнанку и сделал всё возможное, чтобы правильная девочка, воспитываемая в рамках морали и нравственности, впитала в себя совсем не те ценности, которые ей преподносили с самого детства. Это бы польстило моему самолюбию, но даже я прекрасно понимаю, что одного моего влияния было бы недостаточно, чтобы превратить из тихой девочки то, что сейчас я вижу перед собой. Она всегда была такой внутри, но виноват как всегда я.
«Если бы не ты…» и сотни вариаций на тему того, что их девочка обязательно стала бы той самой женой и мамой, которая после смерти попала бы в рай, ну или куда попадают хорошие девочки, которые соответствуют ожиданиям сначала своих родителей, а потом мужа? Но тут появился я, вывернул их правильную девочку и вот она, — не умеющая варить борщи, дерзящая матери и огрызающаяся на любые попытки вмешаться в воспитание единственного сына.
Я действительно сделал то, что привело к катарсису и превращению из девочки в женщину — принял её демонов. Это не было сложным, потому что мои куда страшней и ужасней, чем её желания, от которых правильные девочки жрут ладан пачками.
Единственное, в чём я готов признать себя виноватым — сломленное восприятие брака и семьи. Для неё они обесценились, перестали играть существенную роль в жизни, превратив, тем самым, её в чехарду сменяющихся мужей, в которых она пыталась найти то, что было только во мне. Я не чувствую свою вину перед её мужьями, которых она использовала в попытках отодвинуть меня на второй план и которые, в принципе, были абсолютно не виноваты в том, что полюбили чокнутую суку, для которой это лишь развлечение и минутный порыв, который пройдёт в скором времени. Я для неё незакрытый гештальт и сценарий неудачного (на её взгляд) она повторяет раз за разом, надеясь, что в этот раз сценарий изменится и она сможет распрощаться со всем. Со мной. Смешно.
На бесполезность подобного метода указывает то, четыре часа своей свадьбы она провела наедине со мной, пока окружающие были свято уверены, что это развлечение в стиле «найди съебавшую невесту», а ночь перед ней она была в моей постели, потому что у извращенцев и моральных калек свои традиции. Ничего святого.
Я не думаю, что она испытывает чувство вины, иначе ничего этого не было бы. Я научил свою девочку быть сильной своими постоянными выходками и выкидонами, за которые ни одна нормальная женщина никогда бы не простила и не захотела видеть мою рожу. Именно поэтому, возможно, я никогда не связываюсь с нормальными.
В этом есть и свои минусы: нам приходится играть роль нормальных людей, потому что общий ребёнок не оставляет нам выбора. Ни я, ни она не хотим, чтобы из него выросло подобие нас: сломанных, вывернутых наизнанку, неспособных быть счастливыми. Он должен вырасти нормальным, с правильными моральными ориентирами и устоями, которые сделают из него хорошего и счастливого человека. Поэтому нам приходится прятать то, что выдаст нас с головой: лучше ему видеть татуировки, чем шрамы под ними; высокое горло свитеров, а не следы пальцев отца на горле матери, потому что они наглухо отбитые и отмороженные, не способные получать удовольствие от обычного секса. Мне приходится прятать финку и биту от его любопытства, потому что мой сын не должен знать, что его отец параноик и склонен к насилию; ей — то, что она любит меня больше, чем собственного ребёнка, пусть разница и не критична. Если бы не моё желание, она бы никогда его не родила. Для меня. Приходится скрывать, что всё что она делает — для меня. Мы оба на это подписались и оба должны нести ответственность.
Она всегда будет моей женой. Я никогда не буду ей верен, потому что никогда и никому верен не был, но если до сих пор ни я, ни она, не избавились от общей татуировки — это что-то значит. Извращенное, неправильное и аморальное значение, которое никто и никогда не поймёт. Даже я не всегда понимаю.
