"и разве не может что — то хорошее явиться в нашу жизнь с очень чёрного хода?" ©

остросюжетность на маленьком матовом экране книги врывается под кожу, ловко вскрывает мембраны и двери, дырявит остатки бронежилетов, проникает в запретные комнаты. опасаясь пошевелиться и не обращая внимания на неудобное положение и затекшие мышцы, я хватаюсь за строки с остервенелой жадностью погибающего в пустыне, что набрел на источник.

последняя страница и точка, завязывающая в узел поток магии. все внутри пульсирует, грохочет, дышит. не сразу понимаю, что плачу от чудовищной и восхитительной наполненности. что сижу с открытым приложением заметок и весь лист исписан беспорядочными фразами, словами героя и его мыслями. строками, которые цепляют, словно рыболовные крючки, рвут наживо и тут же сшивают.

невероятно. невероятно. — крутится заевшая внутри пластинка и я не могу поверить, что так бывает. годами я искала среди живых хоть одну единственную душу, кто видел бы мир хоть отчасти так, как вижу его я, и нашла в книжном герое.

такие разные, но такие чудовищные катастрофы сломали нас одинаково под корень. мир заело в одной точке.

дети, которые видели то, чего нельзя, пережившие неправильное, противоестественное, темное, срослись неправильно, в потерянных для общества взрослых.

нигилизм, душевная клаустрофобия и бесконечное чувство вины — всё, что нам осталось.

но… "разве не может что — то хорошее явиться в нашу жизнь с очень чёрного хода?" — пишет герой в своём дневнике и я замираю. сколько бессонных ночей я перекатывала эту мысль по ошпаренному градусом горлу, сколько повторяла как молитву и вырисовывала на руках канцелярским ножом, чтобы помнить, всегда помнить о том для чего живу, и почему всё так, как оно есть. и вот я почти верю.

синхронно с ним презираю несправедливое мироустройство, людские игры и своды правил. синхронно пытаюсь назло не сдаться и принять то, что дано. можно найти миллион причин не жить, перестать звучать, закончиться. но есть ведь и то, ради чего стоит остаться. закаты. рассветы. море. искусство. есть в этом измазанном смертью существовании вечное и прекрасное. есть такое, рядом с чем не вспоминается о катастрофах и боли.

беда героя, и моя, в том, что нам не объяснили как быть с этим. как жить таким как мы среди светских раудов, красивых сценариев и конвейера эталонности. в мире, построенном для тех, кто не изгажен до сердевины. нам не объяснили. никто не знает. но ведь можно придумать. что если правда можно. положить жизнь на изобретение выходов, чтобы стать тем, кто сможет объяснить. стать тем, кто успеет вовремя показать, как срастить разлом. потому что сумел срастить его в себе. ведь можно, правда?

"нам не дано выбирать себе сердца." — говорит мой "книжный брат", и я чувствую как падает с грохотом тяжелая навесь вины за сделанные вопреки устоям выборы, за непокорность, за то, что как бы ни пыталась, не смогла полюбить то, что якобы нужно любить, и не смогла охладеть к тому, что мир держит на привязи в темном подвале.

нам не дано выбирать себе сердца. я не виновата, что чувствую так, как чувствую. никто не виноват. все, что мы можем — решать собственное уравнение, не заглядывая в чужие тетради и не списывая неподходящие нам ответы. все, что мы можем — доверять себе и своим желаниям. своим любовям и ненавистям. так просто и так глубоко. так сложно и так свято.

закрываю книгу и плачу, обещая себе перечитать ее через время. не так запальчиво и жадно. более рассудительно и неспешно. открываю глаза и вижу мир на мгновение без пелены морока.

в нем, прошитом смертями и катастрофами, мне хочется стать той, рядом с кем светло и наполненно. рядом с кем можно забыть о смерти. ведь ничто ещё не потеряно. я слышу торопливые шаги хорошего. за пару переулков до шального апрельского волшебства, тягучих бессонниц, череды влюблённостей в запретное..

и… открываю черный ход настежь.

«я думаю о смерти, но не хочу умирать.

даже близко к этому не отношусь.

на самом деле, моя проблема – полностью противоположна этому.

я хочу жить, я хочу убежать.

я чувствую себя в ловушке, мне скучно и как будто у меня клаустрофобия.

можно так много сделать и столько всего увидеть, но я попрежнему ничего не делаю.

я остаюсь здесь, в этом метафорическом пузыре существования,

и я не могу до конца понять, что, чёрт возьми, я делаю и как мне вообще выйти из него.»

Скорее всего, в мировом сообществе не существует такого человека, который в определенный период не знал бы чувство непредвиденного, недолгого, тошнотворного, непонятного кошмара. При всем том, как объявляет разумная, вездесущая статистика ориентировочно 90% всех подряд невыносимых испугов - надуманы и лишены подлинных, независимых основ.
Слабодушного человека фобия в прямом смысле слова лишает полностью вероятности обоснованно мыслить, парализует и наоборот практичную, сильную личность устремляет к внезапным, конструктивным решениям.

Небольшой страх у разнообразных индивидов нередко остро сказывается на уровне нервной системы смятением, беспокойством, нарушением настроения и так далее. А на уровне людской физиологии - пересыханием во рту, учащением пульса, прерывистым дыханием, непривычной подавленностью, излишней потливостью, повышением давления и прочими признаками.
Ежедневная жизнь любого, нынешнего человека неослабно наполнена неодинаковыми страхами. Первопричины этого самочувствия и теперь вызывают дебаты специалистов по психологии. Одной из весьма своеобразных и на равных правах с этим, заманчивых понятий, конечно, считается доктрина страха австрийского психолога, учредителя психоанализа Фрейда Зигмунда. После продолжительного периода клинических обследований и наблюдений он сделал знаменательный, бесценный, полезный вывод, что разнородный страх не касаясь частностей не имеет главного предмета изучений страх. Иначе говоря, общепризнанный основатель психоанализа образовал аргументированную, смелую, научную гипотезу, что крохотнейшему страху, главным образом, свойственна безобъектность и неопределительность. Особенности выражения ужаса и изменений действия для всякого пациента своеобычны, при этом они напрямую зависят от моментов, вызвавших их. Если уж сразу уразуметь, по какой причине формируется страх, то это доставит кое-какую базу для спокойствия индивиду, предоставит возможность сгладить неблагоприятные эмоциональные волнения.

К сходным обстоятельствам могут причисляться разнообразные психологические контузии, произошедшие прежде эмоциональные инциденты, фобии, отзвуки минувшего. В равной мере бывают исключительно общественно-построенные факторы страха: чувство проигрыша или срыва, систематическая угроза самолюбию, чувство одиночества.

Страхи почасту входят в структуру шизофрении, ипохондрий, нервных и тревожных расстройств, депрессий, панических атак.
Стоит обсудить детальнее куча наиболее известных фобий, которые, как правило, развиваются в зрелом возрасте: страх смерти (танатофобия), перед открытым пространством - агорафобия, остаться одному (аутофобия), выступать на публике (глоссофобия), покраснеть перед людьми (эритрофобия), прочувствовать боль (алгофобия), перед закрытым пространством - клаустрофобия. В большинстве ситуаций они обусловлены низкой самооценкой, закомплексованностью, опасением стать недопонятым аудиторией, жестким воспитанием.

Каким способом представший страх проявляется: восприятие перекашивается - иллюзия угрозы, отстранение от реального мира - всё кошмарно, мыслить невмоготу, реакция вовсе не контролируется: руки и ноги трясутся, сердце прилично барабанит и прочее.
Незаметно, без остатка прячутся плюсовые эмоции: хохот, чувство неограниченности жизнедеятельности, бодрость, улыбочка.
Вместо них торопливо совершенствуется эмоциональная, долговременная раздосадованность, вернее: неспособность ликовать, жутковато-грустный прогноз будущего, когда все находящееся вокруг чувствуется с беспощадной, настороженной позиции "черного тона".

Если уж присущи открытые приметы панического, страдальческого страха, следует немедленно устремиться к психотерапевту, так как избавиться от этакого ужаса самопроизвольно почти что невозможно, возможно лишь "взвинтить" свою персону еще мощнее.